Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 28 | страница 49



Хожу я, раба Божья (имя), кругом темного леса,
И не зайдет в мой лес ни гад, ни зверь,
И не сыщет в нем человече дверь.
Кличу я, выкликаю и на подмогу сзываю
Семь бесов, семь духов и семь полудухов.
Идут они злые и нелюдимые, веками непобедимые.
А на привязи у них жук жующий,
Слезы, пот и кровь из людей сосущий.
Он все двадцать четыре часа жует
И все двадцать четыре часа кровушку пьет,
Предо мной (такой-то) встает.
А иди-ка ты, жук жующий,
Двадцать четыре часа кровь сосущий,
К телу того, кто повинен горю моему,
Найди его, разыщи, изломай ему все хрящи.
Пусть он яро страдает,
Продыху и покоя не знает
Ни день, ни час и ни получас,
Ни малую минутку, ни какую секунду.
Ешь, жук жующий,
Досыта напивайся, кровь пьющий.
Гады ползут, слова отлетают,
Духи приказы мои исполняют.
Абара, Бара, Ара, Ра, А!
Губы, зубы, ключ, замок, язык.
Аминь. Аминь. Аминь.

Когда мать – враг номер один…

Сидя на лавочке после службы в монастыре, Нина Павловна плакала и рассказывала мне о своей беде:

«Воспитывала я сына одна. Замуж меня звали, да я не пошла, боялась, как бы мой Виталик не обиделся, да и его чтоб никто не обидел. Все в него вложила: и душу, и здоровье, да и деньги все тратила только на него, что зарабатывала на двух работах. Лишь бы он был сыт, одет и получил образование. И такой получился хороший человек, все его любят и уважают. Он у меня песни пишет, их даже по радио можно услышать. Целую тетрадь стихов мне посвятил, я их читала и плакала. Думала, не бывает счастливее матери, чем я.

Но моя беда пришла в дом в виде молодой голубоглазой девушки. Таких красивых мало, наверное, на земле. Ну, думаю, и тут мне повезло. Только все иначе обернулось. Сноха моя так все повернула, что я постепенно пустым местом в своем доме стала. Готовлю не так, убираю кое-как, не так прошла, не туда зашла. Не спросив меня, все из дома выкинули, а взамен купили то, что хотела сноха. Как увидела я, что память о моих родителях на помойке стоит, заплакала. Ведь сын мой знал, как мне дорого то, что осталось от милых моих родителей. Их нет, и то, что от них осталось, выкинули. Как будто не было и нет тех людей. Поплакала я, но не стала выговаривать детям за неуважение ко мне и к моим родителям. Уж коль жизнь свою отдала сыну, так что ж теперь об остальном говорить…

Но на этом моя беда не закончилась. Сноха сказала, что не желает жить со мной в одной квартире, но и менять мою квартиру на маленькую ей жалко, да и место, где стоит дом, престижное – мы живем в самом центре Москвы. Сын снова пошел у нее на поводу и сказал: «Может, мы тебе комнату снимем? Не могу же я, мама, из-за тебя развестись с женой?» И вот тут я не сдержалась, о чем, конечно, теперь жалею. Обидно мне стало, и даже не потому, что под старость лет должна уходить из собственной квартиры, к чужим людям на подселение в квартиранты, а потому, что стала не нужна сыну и что он предал меня. Забыл, как я с самого его рождения заботилась о нем, как далеко не каждая мать. Утром встанет, а на столе свежеиспеченные пирожки, блины, и каждое утро все время разное и повкуснее. А для этого нужно рано встать, успеть приготовить и бежать на работу. Себе во всем отказывала, жизнь прожила, а никогда нигде не была, кроме своего города. Себе я покупала вещи только в комиссионке, и то только тогда, когда уже была в этом крайняя нужда. Никогда я не баловала себя кремом для лица, купишь, бывало, вазелин за пять копеек для рук, огрубевших от мытья полов на подработках. Мои волосы не знали шампуня – для меня годилось хозяйственное мыло.