– Моя плаштинка – Номер Один в Албании, – с трудом шепелявил он. – Уже нешколъко недель.
Я постарался убрать из ответа нотки снисходительности:
– Я знаю, Винс. Ты мне уже говорил.
Внезапно его настроение переменилось, и он сразу стал каким-то злым.
– Я шовшем один, Шаймон, я был трижды женат, но у меня никогда не было детей. Мне шештьдешят вошемь, а я шовшем один. Я думал, в моей жижни ешть кое-кто ошобенный, но я ошибшя.
К этому моменту он уже практически орал.
– Она шнова меня кинула!
– У тебя всегда буду я, Винс.
Я постарался придать фразе оттенок шутки: мол, мы с тобой пара старых добрых корешей-выпивох.
– Шпашибо, Шаймон. – Он вдруг стал очень тихим. – Гошподи, как же я люблю тебя, парень! Ты мой шамый лучший друг, шамый лучший.
Было похоже, что он и в самом деле имеет в виду то, что говорит.
– Ты тоже мой самый лучший друг, Винс.
Я имел в виду совсем не то, что сказал.
– Можно, я дам тебе один шовет, Шаймон?
– Конечно, можно, Винс.
– Жаведи детей.
Теперь он шамкал по-настоящему.
– О чем ты, Винс?
– Жаведи детей. Шоу-бижнеш не пожаботишса о тебе в штарошти, а жрителям на шамом деле вообще вшё до лампочки. Они только говорят, што любят тебя, но это не так. Твоя плаштинка может быть Номером Один в Албании, но вшем наплевать.
Он стал тыкать меня в грудь пальцем, акцентируя каждое слово.
– Твоя. Карьера. Не. Жнащит. Ровным. Щётом. Нищего. Единштвенное, што имеет жнащение, – это дети. – Ему явно становилось все труднее сдерживать слезы. – Заведи детей. Все остальное – мелочи и бессмыслица.
– Ты прав, Винс.
Сказав это, я извинился и направился в туалет: проверить мой искусственный загар.
Когда я вернулся, все оживленно спорили по поводу счета:
– …Почему бы просто не разбить на всех поровну?
– …Эй, слышьте, не ел я никаких попадомов и платить за них не собираюсь.
– …Танцовщицы вообще ничего не ели, так что мы не должны платить столько же, сколько и все остальные…
Затем настала очередь фразы, которую непременно услышишь после любого ужина на двадцать пять человек и более:
– Кто не заплатил? Кто-то один не заплатил!
Никогда, слышите, никогда не соглашайтесь на роль ответственного за сбор денег после ужина в большой компании. Миссия более чем неблагодарная, и люди просто станут думать, будто вам нравится командовать. После сорока пяти минут препирательств каждый поклялся, что внес свою долю, но нам все равно не хватало тридцати одного фунта и семнадцати пенсов. Уже заплативший за себя и всех танцовщиц Манки-Манчини швырнул в общую кучу тридцатку со словами:
