Я могла сказать возмущенно о ком-то: «Это такая гадина! Он сказал о твоей картине…» А Леня поворачивался и уходил: «Я не хочу видеть тебя в таком качестве». Или вот, мы едем из Дома кино от Белорусской на метро. Леня тогда был еще не старый — лет шестидесяти. Он всегда очень любил и ценил красоту. Вот он говорит мне тихонько: «Нинок, там, у двери, стоит такая красивая женщина! Посмотри!» Я говорю: «Сейчас впереди выйдут, и я посмотрю». — «А вдруг и она выйдет?» — «Ну что теперь делать?» Он опускается до моего уровня и видит, что мне кроме подмышек впереди стоящих людей ничего не видно, и так удивленно-сострадательно смотрит на меня: «Нинок, да ты же ничего не видишь! Как же ты живешь?»
Я хочу сказать: не то, что он был нестандартный, — он видел гораздо глубже, четче и дальше. Своим нутром ощущал мир.
Гайдай никогда не говорил ей возвышенных, громких слов. Зато мог ласково погладить высунувшуюся из-под одеяла ногу сонной жены и умилиться: «Какая у тебя маленькая ножка!»
— Вот я у него спрашивала: «Леня, ты меня любишь?» А он удивлялся: «А разве об этом надо говорить?»
Я его понимала. Вот как-то собираемся на Новый год в гости. Я сшила себе красное платье из тафты, открытое, с какими-то золотыми бантиками, прическу сделала. И так себе нравлюсь, кручусь перед зеркалом: «Лень, посмотри. Правда, я красивая?» А он в ответ: «Нинок, ты должна понять, что ты некрасивая». Я опешила: «Как некрасивая? Зачем же ты на мне женился?» — «Но у тебя много других достоинств». Ну что с ним поделаешь?!
Но тем не менее в студенческие годы в режиссерской постановке Гайдая — отрывка из «Отца Горио» — Гребешкова играла роскошную г-жу де Несюнжен.
— Видимо, он все же очень хорошо ко мне относился.
Казалось бы, что может быть лучше для актрисы, чем муж-режиссер?
Но в первой самостоятельной работе Леонида Гайдая, сатирической комедии «Жених с того света», места его жене не нашлось. На ее долю досталось выхаживать его после того, как фильм нещадно изругали и заставили изрезать так, что он стал короткометражкой. Хотя поначалу фильм, который Гайдай назвал «Мертвое дело», худсовет принял. Но вернулся из отпуска министр культуры Михайлов, посмотрел фильм и назвал его «пасквилем на советскую действительность». Министр устроил молодому режиссеру настоящий разнос: «Вам придется положить на стол партийный билет. И кино снимать вы больше не будете».
У Гайдая открылась язва, настроение было такое, что он решил никогда больше комедии не снимать. Нина Павловна, бросив все дела, увезла его в Иркутск. Там, в родных стенах, Леонид Иович потихоньку приходил в себя. Там его посетила гениальная идея: снять фильм по стихотворному фельетону Степана Олейника о браконьерах, напечатанном в «Правде», который он обнаружил в залежах старых газет на чердаке в родительском доме.
