Левая нога Хейда теперь твердо стояла на первой из шести ступенек, которые вели вниз к лестничной площадке — оттуда оставалось еще шесть ступенек до первого этажа, и вот оно — спасение! Но тут Дальчетт дико завопил.
Язык пламени взобрался по перилам и поджег рукав оранжевой курточки мальчика. Стоявший в нескольких сантиметрах от Хейда Билли издал низкий воющий звук. Глаза его, несмотря на дым, расширились, как блюдца.
Загипнотизированный зрелищем красных и оранжевых язычков пламени, карабкавшихся вверх по рукаву его одноклассника, Хейд лишь смутно воспринимал крики ужаса, звучавшие за его спиной. Он видел перед собой только Дальчетта, Билли Дальчетта с шейкой-карандашиком, отец которого работал у Булера и, быть может, в этот самый момент сносил старые постройки на Уоштенау-авеню; по-настоящему клевый отец, он всегда раздавал десятицентовые монеты, чтобы одноклассники его сына могли купить комиксы про Арчи, Каспера и Флэша. Билли Дальчетт, который, возможно, вовсе не был таким уж болваном, — эй, Бог, ты слышишь ли меня? — который теперь двигал челюстью с болезненной медлительностью, как будто терпеливо пытался подготовить хлопок самого большого пузыря «баббл-гама» в истории чикагских школ. Прислушайся к пингвинихе, Дальчетт, тупица; прислушайся к этой выжившей из ума суетливой старой кошелке, которая в эти секунды как раз выплевывает направо и налево свои «Кирие элейсон» и «Отец наш небесный»; ей предстоит увидеть своими глазами первую смерть, ибо Хейд уже знал, что туповатый парень, сын по-настоящему клевого отца осужден на смерть, знал даже прежде, чем пятый или шестой язык пламени поджег волосы мальчика.
Он стоял так близко, что чувствовал пламя своими ноздрями, и тут Дальчетт вспыхнул гигантским факелом. Его блестящие волосы, спутанные на затылке, горели; некоторые пряди падали, как будто отстриженные ножницами, другие брызгали красными искрами, как шутихи в фейерверке.
Затем Фрэнки двинулся, совершив странно изящный в этом безумии поворот, в то время как толпа за его спиной разбухала, как гнойник, готовый вот-вот прорваться.
Хейд не мог двигаться быстрее; колышущаяся масса охваченных паникой детей со всех сторон толкала его. На краю второй ступеньки он почувствовал, как подогнулись его колени. Не в силах удержать равновесие, он выбросил руки в стороны, угодив правой кому-то под ребра. Пальцы левой руки при этом скользнули по раскаленным перилам лестницы, и он с удивлением услышал собственные вопли, когда плоть его ладони почувствовала ожог.
