На здоровье. (Целуются.) Чем богат, тем и рад.
Гинц. Благодарю сердечно.
Готлиб. Сапоги на тебе очень мило сидят, и у тебя очаровательная лапка.
Гинц. Это все оттого, что наш брат всегда ходит на цыпочках, — как ты, вероятно, знаешь из естественной истории.
Готлиб. Я испытываю к тебе глубочайшее уважение… из-за этих сапог.
Гинц (надевая на спину ранец). Ну, я пошел. Видишь, я себе еще мешок со шнурком приобрел.
Готлиб. А это зачем?
Гинц. Скоро все узнаешь. Я буду изображать из себя охотника. Где моя палка?
Готлиб. Вот она.
Гинц. Ну, пока. (Уходит.)
Готлиб. Охотника? Вот и поди пойми его. (Уходит.)
Открытая местность.
Гинц (с полкой, ранцем и мешком). Славная погодка! Такой чудесный день — надо прилечь на солнышке. (Расстилает мешок на земле и ложится рядом.)Ну, счастье, не подкачай! Конечно, как вспомнишь, что Фортуна, эта своенравная богиня, редко благоприятствует мудро задуманным планам, что она вечно стремится посрамить разум смертных, — так впору совсем упасть духом. Но — крепись, мое сердце; королевство все-таки стоит того, чтобы ради него поработать и попотеть! Только бы не оказалось поблизости собак. Терпеть не могу этих тварей. Презираю весь их род, потому что они смиренно влачат самое унизительное ярмо в услужении у человека. Только и знают что ластиться или кусаться. Никаких манер — а какое без манер обхождение? (Озирается кругом.)Улова что-то не предвидится. (Затягивает охотничью песню.) «Брожу я по полю с ружьем…»
В соседнем кусте начинает щелкать соловей.
Недурен голос у певца рощ — а сколь деликатен должен быть вкус! Позавидуешь сильным мира сего — они могут есть соловьев и ласточек сколько хотят; а мы, простые смертные, должны довольствоваться пением, голосом природы, невыразимо сладкой гармонией. Просто рок какой-то — не могу слышать пения, чтобы тут же не захотеть попробовать певца на вкус. О природа, природа! Зачем ты так устроила меня, зачем ты разрушаешь тем самым мои нежнейшие чувства? У меня просто лапы чешутся снять сапоги и тихонько вскарабкаться на то дерево, — судя по всему, он там.
В партере начинают топать ногами.
У соловья крепкая натура, раз он не смущается этой воинственной музыкой. Он, конечно, деликатес! Я даже об охоте забыл за всеми этими сладостными мечтами. (Озирается кругом.) А улова нет как нет. Но кто это там идет?
Выходят двое влюбленных.
Он. Ты слышишь соловья, сокровище мое?
Она. Я не глухая, милый.
Он. О, сердце мое готово разорваться от восторга, когда я вижу вокруг себя всю эту гармоничную природу, когда каждый звук лишь повторяет исповедь моей любви, когда само небо наклоняется надо мной, чтобы излить на меня свой эфир.
