Маршалл — красавец. В этом нет никакого сомнения. Красив лицом и телом — идеальная натура для художника. А сколько было интересных мест! Одни мускулистые руки чего стоили! Его смуглая кожа, казалось, вбирала в себя свет канделябров, а не отражала его. Светлый волосяной покров придавал рукам мягкое свечение. Валики мускулов спускались к самой талии. Он сидел, облокотившись одной рукой на колено и загородив этим левое бедро.
У нее руки чесались взяться за карандаш. Она подошла к стоявшему в стороне столу и начала бритвой точить карандаш.
— Я начинаю чувствовать что-то вроде сквозняка, — пожаловался он.
Она взглянула на него:
— Ничего удивительного — ведь на вас нет никакой одежды.
— Разве за моей спиной нет камина? Если его разжечь, я почувствовал бы себя более комфортно.
— Вопрос задан, на вопрос отвечено, — произнесла Атина и, взяв альбом и карандаш, направилась в ту часть комнаты, что была за подиумом. Отсюда она могла видеть Маршалла со спины, а он ее видеть не мог.
— Все в порядке, мисс Макаллистер. Меня согревает одна ваша нежность.
— Меня просто убивает тот факт, что мужчина жалуется на то, что он голый в комнате, где столько женщин.
— Вы запели бы по-другому, если бы мы с вами поменялись местами.
— Что за глупая идея — голый художник рисует одетую натурщицу.
Он фыркнул.
— Боже упаси! Что будет с нашим общественным строем!
Она украдкой улыбнулась его шутке.
Оказывается, она выбрала удобное место. Отсюда она может свободно его рассматривать, не чувствуя на себе его проницательного взгляда. Склонив голову набок, она проследила глазами за контурами его спины и начала рисовать.
Вскоре на бумаге появился набросок мужского тела. Потом она начала прорабатывать детали: пряди его светлых волос, широкие плечи, прямую спину, переходящую конусом в тонкую талию, расставленные мускулистые ноги. Текстура его кожи была не гладкой, а шероховатой, словно бумага для набросков. А еще на спине у него были длинные, с неровными краями шрамы, портившие красоту его тела.
— Откуда у вас эти шрамы?
— Что за нездоровое любопытство, — со смешком отреагировал он.
— Не хотите — не говорите. — Она хотела, чтобы это прозвучало дерзко, а получилось — обиженно.
— Меня почти радует, что я могу не раскрывать вам своих секретов.
Она поджала губы и начала прорисовывать тени.
— Я могу лишь предположить, что вам вонзали ножи женщины, от которых вы скрывали свои тайны.
Он обернулся и взглянул на нее:
— Разве вас не учили, что это неприлично — обсуждать увечья других людей?
