Сердце Атины дрогнуло. Будь она подростком и случись с ней нечто подобное, она надолго потеряла бы уверенность в себе. Но сейчас она была женщиной. Ее уверенность уже не зависела от ее внешности. Если бы Кельвин Бредертон заговорил с ней, она смогла бы убедить его, что она начитанная и интеллигентная женщина и достойна его внимания.
— Прошу простить меня, леди, — сказала Атина, поставив бокал и поднимаясь.
— Ты куда? — шепотом спросила Эстер.
— Он не собирается подходить ко мне. Значит, мне придется подойти к нему.
Эстер тоже поднялась, преградив ей дорогу.
— Ты с ума сошла? Ты не можешь подойти к мужчине и представиться! Нельзя быть такой навязчивой.
— Я не могу надеяться на то, что смогу подцепить мужа, если меня будут все время отталкивать к стене, как старую тряпку.
— Атина, прошло уже много времени с тех пор, как ты в последний раз была на балу в Лондоне. Существуют определенные правила поведения, которые ты должна соблюдать. Ты должна держать себя с благопристойностью, подобающей твоему возрасту и стесненным обстоятельствам.
— Тебя послушать, так я уже старая кляча. Но во мне еще осталась жизнь, Эстер.
Эстер нахмурила свои тонкие черные брови и оглянулась с опаской.
— Я просто прошу тебя подумать, что скажут люди. Для таких, как ты, разница между старой девой и девицей легкого поведения в глазах общества минимальна.
Атина вздохнула. Эстер права — репутация не просто важна, она важнее всего. Как старую деву ее, по крайней мере, будут приглашать на балы. Если она лишится претензии на респектабельность, то станет еще более одинокой. Хорошие манеры означали, что надо сидеть тихо в обществе других старых дев, вдов и одиноких женщин и ждать, когда к ним подойдет джентльмен. Это случалось редко, да к тому же, как правило, к ней подходили не те мужчины, с которыми она хотела бы познакомиться. Это стало ее судьбой — быть приговоренной приличиями к одиночеству.
Она наблюдала за француженками, которые очаровывали Кельвина, хлопая своими густыми черными ресницами и кокетливо хихикая, прикрываясь веерами. А она сидит в курятнике одетых в черное женщин с шишками на стопах.
Девица легкого поведения.
Надо же такое сказать!
— Вы зря хмуритесь, Мейсон.
Ее светлость герцогиня Твиллингем осторожно поставила чашку на блюдце. Взгляд, который она потом бросила на Мейсона Ройса, барона Пенхалигана, был достаточным, чтобы барон, несмотря на свой почтенный возраст, почувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
