А Васейка — это мы его так попросту называем, по знакомству, а его и староста, поди, теперь Василием Игнатьевичем покличет, шагает по снежку, по первому: за спиной — ранец, на спине — винтовка, охотничья, легкая, и такую сыскали, чтоб не терла плеча — шагает с четырьмя служивыми людьми и с шагу не собьется, по леску березовому, редкому. Вот вдали погромыхивает, должно быть, враг засел за пригорок, только врет, наших не нащупает — далеко влево, узенькими ленточками чернеются неприятельские траншеи. И то их видно только в бинокль с вершины самой высокой березки: на это Васейка — мастер: под большим человеком береза бы в дугу согнулась, два с половиной-то пуда ей можно выдержать — это вес Васейкин вместе с сапогами и шинелью казенными. Смотрит он вокруг в заморские стекла, и многие версты, как бы повинуясь волшебной силе, притягиваются к его любопытным светлым глазкам. Вон налево деревенька дымится полуобгорелая: маленькие черные точки перебегают от нее к леску — это наши стрелки занимают позиции. Вдруг на мгновенье перед носом у Васейки ясно вырисовался белый четырехугольник, блеснувший на голубом небе. Кувырком скатился он с дерева на руки солдат.
— Ероплант, ероплант! — быстрым шепотом, точно его могли услышать, заговорил он. — Ложись, дядюшки, на нас прямо жарит, может, Бог даст, приземлится!
«Дядюшки» безмолвно следуют быстрому совету Васейки: так горячо звучит его шепот, так ярко проступил румянец, захвативший и уши, и шею. Вскоре однообразный рокот, раздающийся наверху, извещает о незваном госте, зорко осматривающем местность. Все пятеро лежат, укрывшись сухой листвой, так как березняк мелкий — листьев на деревьях нет. Неприятельская машина медленно описывает круги, как бы задавшись целью осмотреть каждую березку. Руденко, молодой солдатик, также возбужденным шепотом шипит в сторону старшого:
— Ссадить бы! А? Право слово, вишь, теперь ён ближает? На что старшой, Иван Иваныч, только тычет его в бок кулаком.
Они всегда впятером вызываются на разведку: Иван Иваныч, старшой, унтер, бородач, он и на японца ходил; Руденко, большеголовый, белобрысый парень, смелости «дикой», как о нем отзывались солдаты; Гришка-песенник и еще один «вольноопределенный», Гущин — говорят, студент ученый, вишь, у него невеста померла чахоткой, так он с отчаянности в самый огонь лезет. Уж его на разведки проветриваться посылают. Лежат они себе рядком, как братья родные, а Васейка пятым «рядовым» считается, даром что ему лишь тринадцать лет на Ильин день исполнилось. Как же он такой молодой здесь, на чужой земле? А об этом узнаем после.
