Сразу же за тоннелем начиналась узкая тропинка, тянувшаяся позади особняка. Стикс пообещал, что пришлет вампира, который заберет их, но пока ничего не было слышно, тишину нарушало только отдаленное кваканье лягушек да осторожные шаги Анны.
Граф старался не тревожить Анну, пока та пыталась вернуть себе утраченное душевное равновесие. За то короткое время, которое они провели вместе, он хорошо усвоил одно: ей крайне неприятно, что он видит ее такой уязвимой.
Наконец он вынужден был прислушаться к своим громко взывающим инстинктам. Цезарь вполне осязаемо чувствовал ее смятение и страх. Они окружали Анну плотным кольцом, пробуждая в нем желание сделать… что-то. То есть сделать что-то такое, чтобы пригодились его клыки и способность убивать.
К сожалению, поблизости не было ничего, что можно было уничтожить, и никого, кого можно было убить, если, конечно, не считать этого несносного хвостато-крылатого ведьмака.
Граф издал тихий рык и оказался прямо перед Анной. Она остановилась, и Цезарь положил руки ей на плечи. Почувствовав, что она дрожит, вампир нахмурился.
— Ты вся дрожишь, — сказал он с несвойственной его голосу мягкостью. — Тебе холодно?
Она замерла от его прикосновения, — возможно, опасалась, что если хоть немного даст слабину, то окончательно расклеится.
— Все в порядке, Цезарь.
— Здесь очень сыро. У тебя в сумке есть свитер?
Она отстранила его руки и сделала шаг назад.
— Цезарь, если мне станет холодно, я просто согрею воздух вокруг себя. И еще знаешь что… Я все еще не забыла наше первое свидание. Ясно? — Анна вскинула подбородок и посмотрела прямо ему в глаза.
Графа бросило в жар; он с поразительной яркостью вспомнил, как прижимал эту женщину к стене и входил в нее долгими восхитительными толчками.
— Думаешь, я забыл? — прохрипел он.
— Причем забыл в ту же секунду, как вышел из комнаты, — заявила Анна с упреком. — Я была для тебя всего лишь очередной легкой добычей. Впрочем, нет, подожди… Это, кажется, не совсем так. Ведь я к тому же стала твоим ужином, верно? — Она с дрожью в голосе добавила: — Господи, у меня было ощущение, что меня использовали, как…
Цезарь уже собрался оправдываться, но неожиданно его поразила одна мысль.
Ничего нового не было в том, что женщина затаила на него обиду. Черт возьми, в былые годы ревнивые возлюбленные хлестали его по щекам, кололи кинжалами и даже пытались поджечь. Но чтобы женщина в течение двух веков так остро, так страстно переживала ощущение предательства — это уже чересчур…
