— Не знаю, лестно ли это — называть женщину мышкой. — Эйнсли понимала, что нервничает и несет чушь, но не могла остановиться.
— Ты прячешься у меня за шторами и бегаешь по комнатам. Как еще тебя называть?
— Однажды ты назвал меня фреткой, комнатным хорьком. Но вряд ли ты стал бы дарить бриллиантовое ожерелье какой-то мышке или фретке. Они ведь попытаются сгрызть его или унесут к себе в норку.
— Мне наплевать, что ты сделаешь с бриллиантами. — Кэмерон обнял ее за плечи и поцеловал в макушку. — Если они тебе нравятся.
— Очень нравятся. Они просто очаровательны.
— Разговоров о том, чтобы вернуть или не принять их больше не будет?
— От любого другого джентльмена я бы не приняла их, нет, — решительно заявила Эйнсли. — Но для тебя сделаю исключение.
— И правильно, лучше тебе не принимать их от другого джентльмена. Того, кто попытается подарить тебе украшение, я поколочу. Сразу после того, как поколочу Роулиндсона за то, что разрешил тебе приехать сюда.
— Он и правда странный, — пожала плечами Эйнсли.
— Он отвратительный. Понимает только грубость, но не красоту.
— Очень удобный экипаж, — коснулась бархатной стенки Эйнсли. — Вместительный и теплый.
— Во время сезона скачек я много езжу. Мне нравятся большие дорожные кареты, особенно если мне приходится в них спать.
— Ты вполне мог бы ездить поездом. Даже с лошадями.
— Лошадям не нравятся поезда, и угольный дым вреден для их легких.
Кэмерон рассуждал, как заботливый отец.
— Ты очень добр к своим лошадям.
— Это дорогие животные, — пожал плечами Кэмерон, — и они отдают мне все, что умеют. Только идиоты, зная, как с ними обращаться, губят их.
— Ты очень трепетно заботишься о Жасмин, хотя она не твоя лошадь.
— Потому что она, черт возьми, прекрасная лошадь! — со страстью в голосе воскликнул Кэмерон.
— Ты по-настоящему хочешь ее заполучить, правда?
— Да. — Кэмерон коснулся пальцами ее подбородка и приподнял ей голову. — А еще я по-настоящему хочу тебя.
— Я надеюсь, не по той же самой причине. Я не очень быстро бегаю.
— В тебе сидит дьявол, Эйнсли.
— Говорят…
Кэмерон закрыл ей рот поцелуем.
Мягкие губы, дрожащие и робкие, и одновременно решительные. Кэмерон приник к ним, обследуя, пробуя их на вкус. Его горячее желание взывало к ее желанию, он пытался понять, насколько желанны его прикосновения, слушал ее смех. Он никогда не встречал такой женщины, как она.
Сердце изменило свой ритм, тело покрылось испариной. Всякий раз, когда Кэмерон соблазнял женщину, он был спокоен и нетороплив, в точности зная все, что нужно сделать для короткого соития, которое придавало ему заряд бодрости. Восторг был коротким, но головокружительным.
