— Он это стерпел?
— Даже рассмеялся.
— Дальше?
— Он погасил свет, чтобы меня никто не видел, и я в темноте спустилась в сад. По соседству открылось окно, и женский голос окликнул меня, назвав фрау Люк. Я испугалась, потому что фрау Люк примерно два года как умерла, и буквально бросилась бежать.
— Куда?
— К участку господина Рандольфа.
— Почему не на улицу?
— Мне хотелось побыстрей убраться с глаз этой жуткой особы, которая назвала меня фрау Люк.
Неожиданно Симош сказал:
— Идите домой.
Она в замешательстве посмотрела на него, встала и взяла из рук Ольбрихта свой жакет. Движения её были непринуждёнными. Покидая кабинет, она не сказала «до свидания», лишь кивнула в ответ на слова полицейских.
— Неприятная женщина, — буркнул Ольбрихт, едва за ней закрылась дверь. — Преподносит одну ложь за другой с таким спокойствием и наконец признаётся в том, что нам уже известно.
— Но что за всем этим скрывается? Она беспокоит меня. Прикажу понаблюдать за ней некоторое время. Когда вы вернётесь из Берлина, выясните, что она от нас скрывает. Вы собрали свою коллекцию фотопортретов?
Ольбрихт снял с вешалки пальто, надел его и похлопал по верхнему карману:
— Она у меня, так сказать, на сердце. Через полчаса наш гонщик стартует в Берлин:
Он хотел было выйти, но старший лейтенант остановил его.
— Минуточку. В каком вы опять виде? Уберите-ка руку с того места, где должна быть пришита пуговица.
— Она вчера вечером…
— Значит, в вашем распоряжении была целая ночь, чтобы пришить её. Быстро в секретариат! Пусть выручают из бедственного положения.
Ольбрихт с удивлением посмотрел на своего начальника, который, как всегда, был в безупречном костюме, кремовой рубашке и при галстуке.
— Не можете, что ли, быть немного понеряшливей, чтобы понимать нашего брата? — пробурчал он, выходя из комнаты.
На дворцовом острове в Кёпенике[6] царила осень. На озере Вайсензе берлинцы кормили лебедей и уток. В Панковер-парке много людей сидело в пальто на скамейках, подставив лица бледному осеннему солнцу.
Лейтенант Ольбрихт с удовольствием посидел бы в парке или покормил уток. Он был бы не прочь и погулять по Шлоссинзель[7] или по Алексу[8], посмотреть на торопливо снующих берлинцев с пакетами для покупок в руках и туристов, обвешанных фотоаппаратами. Однако ему нужно было в очередной почтамт — почтамт на Ратхаусштрассе. И опять неудача. Никто не мог вспомнить Олафа Люка, несколько дней назад снявшего здесь со счёта шесть тысяч. Лейтенант понял: чем крупнее и оживлённее почтамты, тем у него меньше шансов на то, что Люка вспомнят.
