Она потрогала кончиком пальца концы. Поднесла к глазу, ожидая увидеть рваные следы крысиных зубов. И похолодела.
Оба конца провода были аккуратно обрезаны.
Бой-Баба сжала обрывок в руке. Пальцы привычно оценили сечение. Такой нечасто встретишь: толстый, жесткий. Сто двадцать ампер.
В голове поплыло. Она села в постели и тупо смотрела на провод.
Сто двадцать ампер.
А проводка в корабле рассчитана на пятьдесят.
Она поднесла проводок к глазу, разглядела бегущую вдоль черную маркировку. Сто двадцать ампер.
Сердце забилось чаще.
Вот поэтому щит и не вырубался. И ничего бортинженер Кок найти не мог: повреждений действительно не было. Просто кто-то заменил участок провода в подходящем месте вот этим обрезком. Если бы она пришла на десять минут позже, вся электропроводка на их древнем «Голландце» сплавилась бы к чертям собачьим.
Бой-Баба нахмурилась. Видно, она не одна такая умная. Кто-то раньше нее успел остановить бегство корабля.
* * *
Она так и не заснула. Ближе к утру спрятала проводок в стоке душевой, пока мылась. Замоталась полотенцем и драла расческой короткие жесткие волосы, когда в дверь постучал Живых.
— Зайди к дядь-Фиме, — сказал он. — На два слова. Мы уже все там сидим.
Бой-Баба кое-как натянула липнущую к мокрому телу одежду и вышла в коридор. Охранник поднялся, когда она вошла, и ухватил ручищами за плечи. Глаза у него были заботливые.
— Ну что, оклемалась, красивая?
Она оглядела отсек. Стол прогибался под кипами старых газет, журналов и бумажных книг. На койке валялись ридеры, планшетки, карты памяти. Дядя Фима усадил ее на койку рядом с Тадефи. Та сидела опустив голову и ни на кого не смотрела.
Живых повернулся к Бой-Бабе.
— Наш дядя Фима интересные вещи рассказывает. Вот послушай.
Охранник откашлялся:
— Я вас, братцы, прошу только об одном. Все, о чем мы с вами будем говорить, не должно выходить за пределы этой комнаты. Я тоже человек подневольный.
— Не вопрос, — кивнула Бой-Баба.
Живых повернулся к ней:
— Ты прости, но я дядь-Фиме все рассказал.
— Что рассказал? — не поняла Бой-Баба.
— Про паленый чип, — хрипло сказал Живых. — И про стреляную рану.
— Какую рану? — обалдело пробормотала она.
— А в гермокостюме.
Она помолчала.
— Зачем?
— Затем, — сказал охранник в полутьме отсека, — что у каждого из нас есть по кусочку мозаики. Сложим вместе — получится картинка. Не поделимся с остальными — так и будем сидеть каждый со своими черепками. Поняла?
— У меня ничего нет, — Бой-Баба сощурилась на охранника. — Вы сами, наверное, больше всех знаете.
