Дверь, ведущая из лаборатории дальше, в блок консервации, была приоткрыта. Тихий размеренный чмок доносился именно оттуда. Может, он еще не встал?
— Рашид? — повторила она и шагнула за дверь.
Никого.
Поблескивающие нержавеющей сталью капсулы консервации, опутанные проводами и шлангами, стояли посреди помещения. Их окружали отключенные приборы искусственного поддержания жизни. В данный момент, тьфу-тьфу, в капсулах никого не было.
Когда она возвращалась из последней экспедиции, после аварии в ящиках лежал весь экипаж, кроме нее и Живых. Вдвоем, накладывая друг другу перевязки и жгуты, на одних болеутоляющих, они довели и посадили умирающий корабль.
И корабль посадили, и сами сели: за непредумышленное убийство и нарушение протокола по охране здоровья и безопасности. Потому что двоим из ребят после аварии даже консервация не помогла…
Бой-Баба протянула руку и погладила скользкую поверхность капсулы. Слез не было — ни сейчас, ни тогда. Она вообще по жизни нечасто плакала. Чего плакать — надо дело делать… причем именно тогда, когда другие разнюниваются.
Астронавтка медленно прошла по рядам, вспоминая. Тогда ей не только проститься с товарищами не дали — она вообще до следствия так и не узнала, кто из них жив, а кто нет. И конечно же в их смерти была виновата только она. Как капитан. Их долг был подчиняться ее приказу. Она и не спорила со следователем. Да — приказала своему экипажу идти на смерть. Что еще говорить?
Только, если бы пришлось прожить тот день еще раз, зная заранее, что весь экипаж вернется в ящиках консервации, она бы все равно отдала тот же самый приказ: спасать команду чужого корабля…
Медленно вернулось сознание того, что она стоит как столб и что-то шепчет. Бой-Баба ухватилась за край ящика и огляделась вокруг себя.
Черная тень в углу привлекла ее внимание. Она пригляделась. Может, медик там за каким-нибудь столиком диссертацию кропает, а заодно и наблюдает ее неадекватное поведение? Чтобы потом доложить по инстанциям о ее психической неустойчивости и синдроме вины? Это вам не пять лет условно и разжалование в техперсонал. С такой записью в медкарте спишут подчистую, даже сортиры чистить в лунных отелях не дадут.
Она осторожно прошла за угол.
— Рашид?
Тишина.
— Рашид?
Медик не ответил.
Бой-Баба повернула голову.
Он все еще был там. В капсуле.
Голова повернута к ней.
Глаза, наполовину вылезшие из глазниц, вытекли ему на лицо — белое, с сиреневым отливом. Синий рот раскрылся в беззвучном вопле, обнажив почерневшие обломки зубов. Выдранная с корнем в агонии прядь немытых волос прилипла к губе.
