— Ах, как мне теперь жаль!.. Но вы еще не знаете всего!.. — воскликнул Лоран и тут же рассказал Дику все таинственные приключения своего господина.
Странная догадка мелькнула в уме канадца.
— О, теперь я понимаю, кого преследуют — вскричал он. — До сих пор я никак не мог себе объяснить, чего нужно лесовикам, но теперь это для меня ясно… Враги графа проникли в Австралию; они следят, они охотятся за ним. Но ничего, Лоран, не бойтесь. Мы все уладим. Если графу нужно золото, оно будет у него; нужны ему отважные телохранители — я только клич кликну — и они к нему явятся защищать и оберегать его от всяких покушений.
— Как мне вас благодарить!.. — заговорил было Лоран.
— Нечего меня благодарить. Я только плачу семейный долг. А графа все-таки нужно предупредить, что мне все известно. Я сделаю это сам. Поверьте, он на вас сердиться за откровенность не станет…
Пробуждение Джильпинга. — Сын и внук героя Независимости. — Заблудились. — Взрыв в недрах земли.
ОЛИВЬЕ ПРОСНУЛСЯ СВЕЖИМ И БОДРЫМ, с новым запасом сил и энергии. Зато пробуждение Джона Джильпинга было весьма уморительным. Выпив за обедом не в меру крепких напитков, он спал так крепко, что Дик насилу его добудился; проснувшись, он с тупой злобой взглянул на канадца и, приняв его, должно быть, за нечистого духа, воскликнул:
— Vade retro, satanas (изыди, сатана)!
Когда Дик объяснил проповеднику, что нужно сниматься с привала как можно скорее, англичанин начал тереть себе глаза и бормотать что-то под нос, так что Дик принужден был ему заметить:
— Как вам угодно, мистер Джильпинг, но мы вас ждать не можем. Даем вам еще пять минут; если вы не будете к этому времени готовы в путь, то не прогневайтесь. Мы уедем без вас!
— Ужасные эгоисты эти англичане, — сказал Дик, отходя от проповедника. — Они воображают, что весь мир создан только для них.
Это вызванное досадой замечание было как нельзя более справедливо.
Действительно, бездушный эгоизм своекорыстие и крайняя недобросовестность в отношении к другим, составляют отличительную черту британского характера. Это народ, способный бомбардировать в период мирного затишья Копенгаген, воевать с китайцами за их нежелание отравляться опиумом, обратить в пепел Александрию только для того, чтобы повредить иностранной торговле, и вообще способный в международных отношениях на всякое предательство.
Но стоит только в разговоре с англичанином повысить тон, как он сейчас же сделается милым и податливым, особенно если убедится, что за этим повышенным тоном скрываются сила и серьезная решимость не уступать.
