— Во-о-о! Вишь, для того и день-то вышел такой красный, — заметил подросток.
— Красный?! Нет, паря, дело это плохо. Старые люди говорят примету верную: коли молодым жить долго и во всём удовольствии, так уж беспременно в свадьбу будет дождь аль гроза, а уж коли день такой красный, так уж маяться им, горемычным, весь век.
Между тем от Зимнего дворца началась церемониальная процессия. Впереди ехали, одна за другою, кареты сановников, предшествуемые ливрейными лакеями, гайдуками, скороходами, ряженными в костюмы испанские, турецкие и т. п. За каретами сановников следовала карета младшего сына герцога Бирона, принца Карла. Число лакеев и скороходов соответствовало важности ехавшего: так, перед каретами сановников шло по десяти лакеев, а перед каретами Карла и принца Петра, ехавшего позади брата, шло уже по двенадцати лакеев, по четыре гайдука и по двое дворян верхами. За каретами сыновей показалась раззолоченная карета самого герцога Курляндского. Величаво развалившись, сидел герцог, не отвечая на поклоны зрителей, боязливо поднимавших глаза на его великогерцогскую светлость и с особенным любопытством рассматривавших крупно нарисованные на дверцах кареты гербы[16]. Лицо герцога было сурово: сквозь отчеканенные самодовольствие и презрение ко всему окружающему ясно сквозило неудовольствие. Его костюм, осыпанный алмазами и другими драгоценными камнями, вышитый золотом, блестел ослепительным великолепием. Ему предшествовало уже двадцать четыре лакея, восемь скороходов, четыре гайдука и четыре пажа; непосредственно же перед его каретою ехали верхами особый его придворный штат, маршал и два камергера в сопровождении лакеев За каретою герцога следовал интервал.
Главный императорский свадебный поезд начался при громе пушечных выстрелов. Ему предшествовало сорок восемь лакеев, двадцать четыре пажа, за ними верхами камергеры, обер-шталмейстер, егермейстер, унтер-маршал, обер-гофмаршал; каждого из них сопровождали скороходы и слуги с подручными лошадьми.
Золотую карету императрицы везли восемь белых лошадей в золотой сбруе и украшенных страусовыми перьями. В глубине, на первом месте, сидела сама императрица, а против неё — невеста, принцесса Анна Леопольдовна. На этот раз наряд государыни не отличался великолепием и не блестел никакими украшениями, кроме нитки жемчуга и золотого шитья на робе. Не радовало подданных и выражение лица императрицы, сумрачного, важного и холодного, изредка величаво наклонявшегося на обе стороны при криках толпы. В противоположность государыне, наряд принцессы блистал изумительной роскошью. Её незапудренные чёрные волосы, увенчанные бриллиантовою короною, перевивались множеством бриллиантовых ниток; кроме того, множество драгоценных камней блестело на её робе из серебряной ткани. Но этот блеск ещё более выдавал печальную фигуру юной невесты. В полуопущенных глазах, в изгибе низко склонённой головки каждый мог без труда прочитать грустную повесть ещё не жившего, но уже разбитого сердца. Свадебный поезд замыкался каретами цесаревны Елизаветы, блиставшей своею красотой и богатой малиновой робою, вышитой серебром и убранною множеством бриллиантов, и затем каретами герцогини курляндской и супруг сановников, но на них уже не обращалось внимание толпы, хлынувшей теперь к собору.
