При этом он старался выглядеть перед нами этаким благодетелем.
- Пробил желанный для вас час, детки, - елейным голосом изрекал старик, расхаживая по огромной гостиной, - папаша Голдинг немного отсрочил ваше свидание со всевышним - он хотел, чтобы вы перешли в мир иной счастливые, познавшие блаженство. Отблагодарите же меня послушанием - и вы умрете быстро, безболезненно.
Тебя, Буйвол,- он ткнул пальцем в сторону уголовника,- я пристрелю в саванне завтра. Гепарда ожидает смерть на ледниках моих Кордильер на следующий день. Последней умрет Пантера в джунглях - они велики ровно настолько, чтобы я мог потешить себя поисками затаившегося хищника. Но не настолько, чтобы я не обнаружил его через час-другой,- рассмеялся старик.Будьте настоящими зверьми, детки, старайтесь укрыться похитрее, иначе мои собачки вас учуют.
Голдинг указал кивком на огромных немецких овчарок, растянувшихся на ковре и наблюдавших за нами желтыми равнодушными глазами.
- Поверьте, лучше милосердная пуля папаши Голдинга, чем зубки моих собачек...
Он выговаривал слова мягко, ласково, словно мурлыча в предвкушении острого наслаждения охотой.
Один лишь Буйвол ухмылялся в ответ на эти сладкие речи. Впрочем, как мы позднее убедились, уголовник был себе на уме. Линда же, как и я, едва сдерживала нервную дрожь.
Два желания боролись во мне. Хотелось накинуться на Голдинга с кулаками и превратить в кровавое месиво источавшее благодушие лицо старика-младенца.
И в то же время с отчаянным, сжигавшим меня стыдом я сознавал, что еще не поздно повернуть события вспять, пасть перед Голдингом на колени, молить его, словно всевышнего, продлить жизнь, которая вновь обрела цену в моих глазах.
Кто знает, возможно, это второе желание и взяло бы верх, но Линда опередила меня.
Она кинулась к старику, моля о пощаде и заламывая руки. Поднялся невообразимый шум, овчарки набросились на девушку, и, если бы не вмешались телохранители Голдинга, псы растерзали бы ее.
Когда собак наконец удалось унять, Линде наложили пластырь на искусанные руки и сделали успокоительный укол. Лекарство подействовало быстро, девушка засыпала буквально на глазах, веки ее смыкались, но губы продолжали лихорадочно шептать:
- Я буду выполнять какую угодно работу, любую вашу прихоть исполню. Мне так мало осталось жить, не отнимайте у меня и эти жалкие крохи... Я буду вашей рабыней, наложницей, кем захотите, Голдинг, только пощадите...
Бедная Линда. Достаточно было взглянуть на старика, чтобы безошибочно предугадать ответ. Глаза его сверкали блеском безумного азарта. Голдинг действительно был охотником, только охотился он за нашими душами. Страдания жертвы доставляли старику неизъяснимое наслаждение, и чем большую жажду жизни ощущал человек, тем острее чувствовал Голдинг свое опьяняющее, сверхпреступное право отнять эту жизнь.
