Семья Долгоруковых всё в том же составе: Иван Алексеевич с женой Натальей Борисовной, братья Николай, Алексей и Александр, сёстры: Екатерина — «разрушенная невеста», Елена и Анна, недостаёт умершего года три назад от горячки самого старика Алексея Григорьевича, да прибавился сынок князя Ивана, семилетний Михаил.
Непродолжительно лето в Берёзове, но именно вследствие этого оно и имеет особенную прелесть. При этой быстро развивающейся жизни нет возможности усидеть в четырёх стенах; так и тянет в поле дышать свежим воздухом, успокоить глаз на яркой зелени и разнообразии оттенков далеко раскинувшегося пространства.
Из мужчин Долгоруковых никого нет дома. Иван Алексеевич пошёл к кому-то в гости — после смерти отца он опять пустился в прежнюю разгульную жизнь, поливаемую крепким зельем; братья — кто в ближний лес за дичью, кто в реке ловить рыбу для семейного обеда. В горнице оставались Наталья Борисовна у оконца с вечной работой — сшить то, починить другое, заштопать третье в белье большого семейства — да младшая из сестёр Анна подле топившейся печки.
— Наташа… Наташа! Где братец Иван?
— Не знаю… верно, пошёл к Петрову или к отцу Фёдору [36].
— Нет, Наташа, не у них бывает Иван. От них он не возвращался бы таким сердитым, не придирался бы к тебе за каждую малость.
Девушка замолчала. Наталья Борисовна наклонилась ещё ниже над работой, слёзы текли на вышиванье и застилали глаза.
— Наташа! — снова послышался голос девушки. — Где братья?
— Пошли в лес да на реку; может, принесут нам чего на обед.
— Я есть хочу, Наташа!
— Подожди, милая, скоро они вернутся. Приготовить недолго… а уж если очень проголодалась, так возьми отрежь хлеба да посоли.
Девушка отрезала себе ломоть от каравая чёрного хлеба и, густо посолив его, с удовольствием съела.
— А где, Наташа, сестра-государыня? — опять начала свои допросы утолившая голод княжна. В семье старшую сестру даже за глаза всегда называли государыней.
— Вышла… на задворке. Слышишь, у калитки с кем-то говорит.
Действительно, от ворот временами доносились звуки отдалённых слов; смысла разговора разобрать было невозможно, но, однако же, слышалось, что какой-то пьяный хриплый голос то требовал, то умолял о чём-то, а в ответ отзывались односложные слова сердитого женского голоса.
— Фролка Тишин с сестрицею на скамейке у ворот, — определила княжна, прислушиваясь к голосам. — И чего этот Фролка пристал к государыне-сестрице… прохода ей не даёт… Наташа! Наташа! Отчего Фролка за сестрицею всё бегает?
