Том 1. Весёлые устрицы | страница 38
Околоточный даже икнул от радости.
— Да, да! Это очень интересно.
— Пойдемте в его комнату.
Все встали и пошли через темный коридор.
Идя впереди, околоточный попал в самый конец коридора и, когда открыл преграждавшую ему дальнейший путь дверь, то сейчас же отшатнулся и быстро ее захлопнул.
— Не сюда! Здесь не хорошо, — предупредил отец, а Мишка сзади тихонько хихикнул.
Вошли в небольшую комнату Мишки и сели. Мать села на кровать с таким расчетом, чтобы можно было ногой незаметно пододвинуть вглубь какую-то вещь, которая, поместившись на виду, могла своим видом шокировать благовоспитанный глаз.
Околоточный обвел глазами комнату и с тайным ужасом заметил, что стены были без картин, совершенно голые.
Он обратил свое внимание на стол, закапанный чернилами. Взял истерзанный атлас и стал его внимательно перелистывать.
— Америка… А ну, молодой человек, покажите, где здесь город… Трансвааль, что ли?
Мишка придвинулся к столу и уверенно сказал:
— Трансвааль на три страницы дальше: в Африке.
Околоточный насильственно улыбнулся и неумело подмигнул.
— Ишь ты! Вас не поймаешь… Я-то знал, а вот хотел вас подвести.
И соврал. Решил, на всякий случай, запомнить.
— А историю вы знаете?
— Древнюю или новую?
— Ну да, поновее что-нибудь… Как звали, например, того царя, у которого из живота дерево выросло?
— Это не у него, а у его мамы. Снилось ей. Его звали Кир.
— Вот, вот. А то, представьте, — обратился он к отцу, — был еще такой чудак: взял и высек плетями море. Как вам это нравится?
— Да, вообще… Комичные эти греки были.
Околоточный передвинул чернильницу и спросил Мишку с неожиданною строгостью:
— А Берлин где?
— В Германии.
— Молодец! Ловко угадал. Ну, ты учись тут, слушайся родителей, а я пойду.
Все сразу повеселели.
Отец пожал уходившему руку, а мать приветливо спросила:
— Чаю хотите?
— Нет-с, не пью, то есть уже пил. Всего лучшего.
Стоя на улице, околоточный долго вытирал платком лоб и щеки и злобно озирался.
Потом, увидя проходившего мороженщика, набросился на него.
— Морроженое продаешь, рракалия?! Кричишь, мерзавец?! За нарушение тишины, знаешь…
И, закусив белыми зубами губу, он ударил мороженщика в ухо.
Спермин
Это была самая скучная, самая тоскливая сессия Думы.
Вначале еще попадались некоторые неугомонные читатели газет, которые после долгого сладкого зевка оборачивались к соседу по месту в трамвае и спрашивали:
— Ну, как Дума?
А потом и эти закоренелые политики как-то вывелись…
Голодным, оборванным газетчикам приходилось долго и упорно бежать за прохожим, заскакивая вперед, растопыривая руки и с мольбой в голосе крича: