Я сначала молча стою рядом с ним, а потом беру у Саваша room-list[28] и, вооружившись вторым телефоном, обзваниваю номера перевезенных сегодня из «Жасмина» туристов.
— Добрый день. Я гид «Арейона», Тамара. Как вы устроились? Хорошо. Скажите, пожалуйста, вы записывались в «Жасмине» на какие-нибудь экскурсии? Спасибо. Хорошего отдыха.
Краем глаза я замечаю, как к оставшемуся без дела Бебеку подходит явно возмущенная молодая женщина с крупным ребенком на руках, и усмехаюсь, когда до меня доносится ее неприятный высокий голос:
— Почему в отеле нет детского питания?!
Бебек засовывает руки в карманы и бросает тоскливый взгляд на Ильхама. Я делаю вид, что необычайно занята записками для тех туристов, которых не застала в номере. Впрочем, Бебеку везет: ребенок громогласно заявляет, что хочет «писить», и женщина, так и не получив ответа на свой вопрос, уходит.
Отдав записки белл-бою, я подхожу к Ильхаму, закончившему очередной звонок:
— Ну как?
— Ничего. Перезвонят, если есть.
— Ну ладно. Нет — так нет. Сколько мы за телефон должны?
Саваш приносит из офиса распечатку, мы скидываемся, чтобы оплатить счет. Гидам отели дают на все услуги скидку в пятьдесят процентов, но даже с ней телефонные звонки получаются недешевыми.
На входе в лобби-бар я сразу натыкаюсь на изрядно отяжелевший взгляд Быстрова.
— Виски будешь? — спрашивает он меня издалека, покачивая перед собой пустым стаканом с рыжеватой капелькой на дне.
— Нет. Спасибо.
— А, ты на работе. Ну, садись, кофе выпьешь.
Послушно заказав у бармена кофе с молоком, я сажусь напротив Быстрова и складываю руки на груди.
— Билетов нет. Завтра всего шесть рейсов в Москву, три из них наши, так что…
— Ясно. Тебе турки нравятся? — Он вздергивает подборок и заглядывает мне в глаза.
— Они хорошо работают, — осторожно отвечаю я, размешивая клубящееся в кофе молоко.
— Да, даже слишком хорошо. — Его губы кривятся. — За наши-то бабки чего не работать?
Я молча пью кофе — совершенно не хочется обсуждать турок с весьма агрессивно настроенным туристом. Он тоже замолкает, вперив взгляд в огромное очень чистое окно.
— Ты из Москвы? — наконец прерывает он затянувшееся молчание.
— Жила там несколько лет, потом надоело.
Мне вдруг становится жалко этого большого мужчину, который очень хочет оказаться сейчас дома и отвлечься от свербящей сердце обиды и злости — наверняка именно так он себя чувствует — на привычные дела.
— Как это надоело?
— А зачем жить на одном месте?
