— Но я не могу, доктор! — возбужденно шептала она. — Не могу!
Желая придать женщине храбрости, он шутливо пощекотал ее под подбородком.
— Мы посадим вас на поезд, и вам останется только спокойно ехать. А на другом конце вас встретят родные.
— Родные…
— Ну зачем такая гримаса? — укоризненно заметил доктор.
Он оглянулся на колыбельку:
— Как поживает наш молодой человек?
Подошел, взял ребенка из колыбельки; вернулся к ней, отдал на руки.
— Ведь вы повезете его домой, ведь правда? Не хотите же, чтобы он вырос в больнице? — поддразнивая, засмеялся доктор Бретт. — У него должен быть дом, не так ли?
Прижав к груди, Элен наклонилась к сыну.
— Да, — наконец покорно согласилась она. — Да, хочу, чтобы у него был дом.
И вот она снова в поезде. Но на этот раз все совсем по-другому. Ни забитых людьми проходов, ни толчеи, ни покорно раскачивающихся в такт движению пассажиров. Спальное купе в полном ее распоряжении. Откидной столик, можно поднять, можно опустить. Туалет с зеркалом во всю дверь, прямо как в настоящей квартирке. На полке — новенькие глянцевые чемоданы с блестящими застежками, на закругленных углах аккуратно выведенные киноварью по трафарету инициалы — П. и X. В купе есть даже небольшая лампа под абажуром — можно читать, когда стемнеет. В настенной вазе цветы — прощальный букет, нет, букет от встречающих, врученный по заказу при отправлении, коробка с фруктовой карамелью, пара журналов.
Между тем за двумя широкими окнами, занимающими все пространство от стены до стены, бегут сливающиеся в сплошную линию деревья, темно-зеленые с одного боку, совсем светлые, солнечные — с другого. Мирно проплывают облака, только несколько медленнее деревьев. Будто те и другие располагаются на отдельных, но синхронно движущихся кругах. Мелькают луга и поля, изредка в отдалении неровности холмов. Чуть вверх, чуть вниз. Волнистая линия будущего.
А на сиденье напротив — намного важнее всего остального — из голубого одеяльца выглядывает безмятежное крошечное личико с закрытыми глазками. Маленькое существо, нуждающееся в ласке и любви. Единственное на свете достойное любви. Только ради него и стоит двигаться по тянущейся за окном волнистой линии.
Да, теперь все совершенно иначе. И… как бесконечно проще было тогда. Теперь вместе с нею ехал страх.
Тогда страха не было. Не было места, не было еды, было всего семнадцать центов. А впереди — только неизвестность, беда, несчастье, а то и взмахивающая крыльями смерть.
