В Эстонии центральной фигурой движения сопротивления стал Ю. Улуотс, вокруг которого эстонские националисты объединились в т. н. «Комитет актуальной истории». Наряду с ним существовал ряд более мелких групп сопротивления, поддерживавших связь с дипломатами бывшей Эстонской Республики в Финляндии и Швеции.
Несоветское сопротивление в Прибалтике сознательно не инициировало вооруженное сопротивление гитлеровцам, которое, как считалось, «только помогло бы Советскому Союзу». Целью несоветского сопротивления был саботаж германских оккупационных мер и создание национальных политических органов, могущих представлять интересы прибалтийских наций после войны. Среди проявившихся в Прибалтике пассивных форм сопротивления было бегство эстонцев от гитлеровской военной службы в Финляндии (считается, что таких было до 5 тыс. чел.), а также уклонение от трудовой мобилизации. Например, в Литве в начале 1942 г. было заполнено только 5 % от первоначальной квоты мобилизованных на работу (100 тыс. чел.). Тем не менее к июлю 1944 г. гитлеровцам удалось вывезти на работу в Германию 75 тыс. литовцев, 35 тыс. латышей и 15 тыс. эстонцев475.
В реализации своих устремлений участники несоветского сопротивления возлагали надежды на помощь стран Запада, в соответствии с «Атлантической хартией» 1941 г., которая провозглашала невозможность послевоенных территориальных изменений, не находящихся «в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов», а также уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить», и стремление «к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем». Надежда на помощь Запада была столь ярко выраженной, что в июле 1943 г. руководство эстонской политической полиции издало циркуляр о борьбе с англофилами476.
Таким образом, в период с июня 1942 г. по январь 1944 г. произошли некоторые изменения в национальной политике гитлеровцев, особенно в плане использования ими «русского фактора» (создание «Русского комитета» во главе с Власовым). Однако эффективность таких усилий была невелика, так как она имела серьезные ограничители. Во — первых, внутренние — противодействие со стороны ортодоксальных нацистов, которые не хотели менять политику, в то время как влияние тех деятелей, которые действительно хотели добиться перемен в германской политике по отношению к народам СССР, было незначительным. Во — вторых, внешние — отторжение гитлеровских оккупантов со стороны населения оккупированных территорий, в том числе со стороны многих из тех, кто ждал их как «освободителей». В донесениях советской разведки отмечалось, что к октябрю 1942 г. «даже антисоветские элементы, которые ждали прихода немцев, уже объелись немецкой власти, немцы им противники»477, они «выражают недовольство к оккупантам»478. К декабрю 1943 г. даже в Эстонии настроения стали «все более антинемецкими»479. Таким образом, большинство населения оккупированной территории связывало свои надежды с изгнанием гитлеровских захватчиков. Та часть населения, которая связывала свои надежды с приходом Красной Армии и советской власти, в то же время ожидала изменений режима после войны (в частности, ходили слухи, что Сталин якобы обещал, что после разгрома Германии будут распущены колхозы)480.
