В каждом поселении к этой толпе присоединялись местные гарнизоны.
На сотни верст путь был так завален замерзшими трупами людей и лошадей, что походил на лесную просеку с торчащими пнями.
Противник подсылал к нам своих пропагандистов, чтоб мы оставили это бесцельное бегство, сдались в плен или шли домой, даже обещали еду для спасения, но злоба и фанатизм офицеров мешали этому.
У меня не хватало сил проклинать правителей, которые вели армию и казачество в это ледяное болото. Владела всем существом одна только тупая тоска.
Взглянул бы сейчас Колчак на деревни и села, которые мы проходили! Никакая чума и холера не в силах сделать того, что сделала обезумевшая толпа. Во всех избах — разбитые окна, оборванные ставни и двери. Все заборы и крыши растащены. В кострах сгорали корыта, столы, стулья, даже детские люльки.
В каждой избе после прохода дикой толпы стояли стон и плач, так как разоряли все подряд. Сдирались последние опорки с селян — босой уже армии нужны были обувь и теплая одежда.
Лошадей у населения отнимал всякий вооруженный. Кто успел захватить коня, тот гнал его, не кормя, не поя, и без отдыха, пока животное не падало от истощения. Измученных лошадей бросали посреди дороги, а казак хватал где-либо другого коня и мчался дальше, — и так без конца.
Разразилась эпидемия тифа. Люди валились на пути и умирали.
Шум двигавшейся толпы, храп загнанных животных, крики обезумевших погонщиков смешивались с предсмертными воплями и стонами погибавших. Всюду — в сугробах, в покинутых обозах — слышались непрестанные мольбы о помощи. Одни заклинали захватить их с собой, другие просили хлеба, убеждали с градом катящихся слез передать там, впереди, родным, о смерти, с которой они заживо примирились и ждали с часа на час. Иные, уже уйдя в другой мир, безучастными стеклянными глазами смотрели на бегущую толпу: в небо приходящим отказа не бывает.
Толпы людей, корчась в предсмертных судорогах, беспрестанно посылали проклятия правителям и командирам — и плакали. Но мутный вал еще способных двигаться людей катился дальше. Живые равнодушно попирали ногами незастывшие трупы. Смерть лютовала сослепу, брала расплохом, и кругом был сумрак жизни, — где из него исход?
На дорогах образовались целые коридоры из брошенных телег, саней, орудий, всевозможных казенных и гражданских обозов. Лошади, изнуряясь, дохли прямо в упряжках.
В покинутых обозах заносило снегом тысячи возов сукна, мебель, утварь. Серебро и золото валялись вперемежку с трупами и оружием — никому не нужен был теперь этот бесполезный дорогой хлам. Все искали лишь хлеба, хлеба и хлеба.
