На другой день Колчак и Будберг отправились в штаб Сибирской армии. Возле автомобиля, к которому их привел Гайда, топтался конный эскорт; на физиономиях казаков странно уживались смесь лакейского почтения и унылого равнодушия.
Потом, когда машина затряслась по пыльной булыжной мостовой, конвойцы вихлялись в седлах, по бокам и позади машины, и лошади, гремя подковами, высекали из камней слабые искры.
Чудовищное честолюбие и провинциальная помпезность Гайды чрезвычайно раздражали Колчака. Он ерзал на сиденье, нервно хрустел пальцами и бросал на чеха злые взгляды. Наконец не выдержал и, велев шоферу остановиться, приказал Гайде:
— Немедля отошлите казаков домой, генерал!
Чех поглядел сверху вниз на невысокого адмирала, буркнул:
— Не можно.
И кивнул шоферу:
— Допреду![1]
Через квартал Колчак вновь остановил автомобиль. Руки адмирала нервически дергались, под кожей скул набухли желваки.
— Уберите конвой!
— Не можно, адмирал, — опять отказался Гайда. — Так принято.
И процессия снова двинулась в грохоте и пыли. Колчак, багровея от трудно сдерживаемого озлобления, подозвал начальника эскорта, распорядился:
— Охрану немедля — в казармы!
И видя, что офицер косится на Гайду, закричал, теряя над собой контроль:
— Вон! Сию же секунду вон, болван!
Офицер, вздрогнув, прокричал команду, казаки повернули коней, и вскоре цокот копыт по мостовой затих за ближайшим поворотом.
Гайда с откровенной иронией глядел на Колчака, даже не пытаясь скрыть презрения к истерике верховного. Многочисленные адъютанты чеха усмехались и демонстративно пожимали плечами.
В штабе армии к приехавшим присоединились генералы Пепеляев, Богословский и еще кто-то. Гайда и Богословский, расстелив на большом дубовом столе карту с пометками, наперебой докладывали обстановку. Это был вздорный, пустой доклад, в котором точные расчеты, сведения о собственных силах и силах противника, тактика ближайших сражений были заменены бахвальством, надеждами и ожиданиями. Это бахвальство казалось тем более несносным, что в нем сквозила радость в связи с неудачами собственных соседних армий.
Генерал Пепеляев снова повторил свое заявление, что он через полтора месяца будет в белокаменной и отслужит благодарственный молебен в Кремле.
Вся эта болтовня, показная и ни на чем не основанная, то и дело вызывала злые реплики Будберга, но Колчак тем не менее верил ей и радостно улыбался.
Может быть, потому он вполне благосклонно отнесся к сообщению Гайды, что их всех нынче ждет парад, специально подготовленный к приезду верховного правителя и верховного главнокомандующего.
