Он вглядывался вдаль, туда, где на горизонте вздымались горы, казалось, до самого неба. И от этого Вулф сразу вспомнил историю о ястребе, рассказанную Белым Луком.
– Или слишком отсталой, – добавил вдруг отец.
– Отсталой?
Питер в подтверждение своих слов кивнул головой.
– Чему бы тебя там ни учили в школе, цивилизация принесла отнюдь не одни только блага. Потерявшись в лабиринте законов и правил, установленных в обществе, мы в конце концов теряем чувство земли. Нас интересует лишь то, что она может дать нам, а не то, чем она является сама по себе. – При этом он как-то неопределенно хмыкнул, а затем продолжал: – Вот поэтому и исчезла культура американских индейцев вслед за многими прочими культурами в других частях света.
– Но ведь на законах держится общество, – запротестовал Вулф. – Так, во всяком случае, нас учат в школе.
– Ну уж тут тебе, сынок, самому решать.
– И все же, отец, каково твое собственное мнение?
– Как тебе ответить? – задумался Питер Мэтисон, глядя, как конь щиплет траву, как солнечные блики играют на его атласной шкуре, когда под ней перекатываются мускулы. – Герой носит закон на поясе у бедра. Но хотя он и расчищает путь для цивилизации, она избавляется от него настолько быстро и решительно, насколько может, потому что герой отбрасывает тень, которая цивилизации кажется опасной.
И конечно же, Вулф понял, что отцу больше всего на свете хотелось быть именно таким героем.
Питер Мэтисон исчез из дома спустя примерно год после того, как он ездил на равнину спасать своего сына. Открытая Рука никогда не говорила, куда он делся, но Вулф, получив от отца письмо, все знал. Он читал и перечитывал его много раз, пока оно не начало распадаться на кусочки. А когда распалось, бережно спрятал бумажные обрывки к себе под подушку.
Всякий раз, когда Вулф просил мать рассказать об отце, Открытая Рука не оставляла просьбу сына без внимания. Если она и таила в сердце обиду, Вулф этого никогда не замечал и, что еще важнее, даже не чувствовал. Он никогда не сомневался, что она любила мужа, но одновременно с этим подозревал, что отчасти это была любовь к беспокойному духу отца и что она восприняла его уход как неизбежное явление, подобно тому, как воспринимают наступление зимы после осени. Он видел здесь, хотя и в ином контексте, аналогию с тем, как во время суровых зим, когда не хватало пищи, мать часто говорила, что на смену зиме всегда приходит весна.
Так оно и вышло той зимой, когда отец покинул их. Вулф сильно тосковал, но тосковал именно по самому отцу, а не по той напряженности, которую он создавал в доме. В комнате, где жил Питер Мэтисон, в этой святая святых, поселился Белый Лук. Под бременем прожитых лет дед передвигался медленно и тяжело, вызывая ассоциацию со старым деревянным фургоном. Он больше не делал стрелы и даже не приладил, как ни просил Вулф, оперение к тем двум стрелам, которые когда-то изготовил для внука.
