Он медленно поднялся на колени, положил руки на затылок:
– Я сдаюсь!.. Я юрист покойного. Я знаю все его тайны, могу стать ценным свидетелем…
На него в упор взглянули в прорезь маски суровые молодые глаза. И такой же молодой голос сказал резко:
– Там и станешь.
Кураев в смертельном страхе видел, как черный провал дула взглянул прямо в лицо. И успел подумать, что все его виллы, мерседесы, яхта на Карибах, две манекенщицы, восемнадцатикомнатные апартаменты в самом элитном доме Москвы…
Едва слышно щелкнул боек о капсюль. И все исчезло. Как это кладбище, так и далекий надежный счет в Швейцарии, о котором не знала даже жена.
…Олейник снова сменил обойму. В груди были пустота и горечь. Они только что искромсали пулями несколько сот здоровых, сильных мужчин. Половина из них молодые и крепкие, на равных могли драться с его спецназом. Да почти все они совсем недавно обучались у одних и тех же инструкторов…
Он встретился взглядом с солидным господином, похожим на банкира. Тот начал было приподниматься, но при виде грозно блистающих в прорези маски глаз офицера упал лицом в землю, пальцы неумело скрестил на затылке. Даже ноги попытался раздвинуть, как показывают в фильмах о задержании особо опасных.
Олейник сказал зло:
– При попытке сопротивления…
Господин опасливо вывернул голову. На него смотрело черное дуло пистолета. Господин в страхе вскрикнул:
– Но как же… я же сдаюсь!
– Это зачтется, – пообещал Олейник. – Там зачтется.
Он всякий раз подчеркивал это «там», словно сам верил, что где-то будет высший суд, где всем воздастся.
Сухо щелкнул выстрел.
От чернеющей ямы, куда завалился боком гроб, к ним торопилась ослепительно красивая женщина. Обеими руками прижимала по бокам мальчика и девочку. Мальчик, подросток лет десяти, смотрел на людей в зеленом ненавидящими глазами. Девочка лет семи тоже зыркала исподлобья. Оба уже знали, что все это – менты поганые, портяночники, гниль, все они скоро станут им тоже ноги лизать, как лизали их отцу…
Женщина ослепительно улыбнулась, закричала:
– Осторожнее! Здесь дети!
Олейник покосился на Мысько, тот обалдело опустил ствол, завороженный красотой незнакомки, уже сраженный.
– Ну? – сказал Олейник угрожающе. – Развесил слюни? Твой ребенок… и мой голодали, когда эти двое со своими гувернантками за море ездили! В свой дворец, на своей яхте!.. Твоей жене и моей… два года зарплату не давали, потому что… посмотри на ее шею!
Мысько посерел лицом. Ствол пулемета поднялся, в глазах омоновца вспыхнула ненависть. Он вспомнил о своих детях. О своей жене.
