Виктория и Альберт поженились, и у них было девять детей, что никак нельзя отнести на счет чопорности. Невольно задумаешься, какова была королева в постели — наверняка с какой-то своей, женской изюминкой. От фактов никуда не денешься. Вот еще один: когда Альберт умер, Виктория хранила его бритвенные принадлежности, наполняла до краев чашечку с водой, приносила ее каждое утро в спальню, словно он собирался бриться. Сорок лет она носила траур. Сейчас бы такое обозвали невесть как. Например, депрессивный синдром, психопатология. Но в конце девятнадцатого века большинство людей, за небольшим исключением, называли это любовью. «Ах, как она его любила!» — говорили они, качая головами, и покупали за два пенса букетик цветов на рынке Ковент-Гарден или еще где. Большинство нынешних синдромов именовались в ту пору гораздо проще. И все тогда было проще. Вот почему многие любят называть викторианскую эпоху «старыми добрыми временами».
Еще кое-какие факты.
На обширной мозаике, которая покрывает весь фасад Альберт-Холла, сделана надпись:
ЭТОТ ЗАЛ ВОЗВЕДЕН ДЛЯ ПОДДЕРЖКИ И ВО ИМЯ ПРОЦВЕТАНИЯ НАУК И ИСКУССТВ, А ТАКЖЕ ТВОРЕНИЙ РУК ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СО ВСЕХ КРАЕВ ЗЕМЛИ СОГЛАСНО ЗАМЫСЛАМ АЛЬБЕРТА, ПРИНЦА-КОНСОРТА.
Ко времени открытия дворца, в 1871 году, принца уже не было в живых, так что можно лишь догадываться, насколько претворены в жизнь его замыслы. Виктория, очевидно, считала, что с этим все в порядке, потому что открыла дворец сама и дала высокую оценку большому красному эллиптическому сооружению с неожиданно обнаружившимся недостатком — сильным эхо. Но королева часто здесь бывала до конца своей жизни. Вообразите: она ходит по Альберт-Холлу одна или в сопровождении единственной фрейлины, гладит потертый красный бархат кресел, с тоской думает об ушедшем супруге и претворении в жизнь его замыслов. Виктория абсолютно уверена, что точно знает и знала, чего хотел Альберт и каково было бы его мнение по тому или иному вопросу — именно к такому типу женщин она принадлежала. Усилиями королевы ее скорбь и печаль по поводу кончины супруга стали скорбью и печалью всей нации. Виктория ставила ему памятники, называла его именами улицы, музеи и картинные галереи. Замыслам Альберта и ему самому надлежало стать для Англии чем-то знаковым. Чем-то выдающимся. Не только статуей усача, по-немецки полноватого, приучившего нас наряжать на Рождество елки, но общим любимцем, всеми ценимым. Виктория сама за всем следила. И всякий раз, как появлялся новый памятник, новое здание, все, до последней белошвейки и трубочиста где-нибудь в нищем Уйатчепеле, восклицали: «Ах, как она его любила!» Виктория скорбела на людях, и люди скорбели вместе с нею. Еще одна причина, почему ту эпоху называют «старыми добрыми временами». Переживания были общими, и голоса звучали в унисон, как в сельской церкви, когда местный хор затянет гимн.
