А потом в мастерской, когда Валико, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, вынимал лампочки из каблуков, Вартан сказал:
— Были бы у меня ноги, я бы по десять лампочек на каждую сделал! И плевать мне было бы на любовь. И на первую! И на последнюю!
Моя первая любовь
…Она каждый день ходила через наш двор в булочную за хлебом. Она была… Даже описать ее не могу. Она была как мечта. Я долго собирался и, наконец, отважился познакомиться. Как это делается, я видел в кино.
— Девушка, который час? — крикнул я ей вслед.
— Дурак, — сказала она, не оглядываясь.
Мне было шесть лет, а ей — девять.
Конецкий
После «Сережи» следующий фильм снимать было страшно. Конечно, хотелось такого же успеха, призов на фестивале, статей в газетах… Но я понял: буду рассчитывать на успех — вообще никогда ничего не сниму. Не надо думать о результатах. Надо снимать то, что самому нравится и за что потом не будет стыдно.
И я взял в Первом объединении сценарий Виктора Конецкого «Путь к причалу».
Конецкий жил в Ленинграде и приехал в Москву для подписания договора.
А вечером он должен был прийти ко мне домой — знакомиться.
Виктор Викторович Конецкий невзлюбил меня сразу: я встретил его босой и с подвернутыми штанами. Был приготовлен обед, на кухне был накрыт стол… Но я обещал маме натереть пол и не рассчитал время.
А Конецкий решил, что это пренебрежение зазнавшегося столичного киношника к неизвестному (тогда) автору.
Но это еще не все. Еще больше он меня возненавидел, когда мы заговорили о сценарии и я сказал, что история его героя, боцмана Россомахи, — для меня не главное, меня больше интересует настроение и антураж. А Конецкий, штурман дальнего плавания, написал о реальном событии, в котором участвовал сам. И боцман тоже был списан с реального человека. И именно о боцмане, об этом нелюдимом, одиноком моряке написал он свой сценарий.
Я Конецкого возненавидел позже, когда два с половиной месяца вынужден был каждое утро слушать, как он поет (два с половиной месяца мы провели в одной каюте, — изучая материал к фильму, шли на сухогрузе «Леваневский» по Северному морскому пути). Пел он фальшиво, гнусным голосом, всегда одну и ту же песню… А не петь Конецкий не мог — это вошло у него в привычку.
Между прочим. В другом исполнении эту песню я услышал, когда мы вернулись из плавания и пошли в гости к писателю Юрию Нагибину. Там усатый худой парень взял гитару и запел: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет…» Я тронул парня за плечо и вежливо сказал:
