».
Понимал ли царь, что происходит? Сперва, возможно, нет. Но уже в 1567–м, в период ликвидации «челяднинского заговора», видимо, кое-что отметил, потому что именно в это время начал выбирать из массы рядовых опричников и продвигать в верха «собинных» людей, пусть и самого низкого происхождения, но ретивых и (видимо) обративших на себя внимание личной порядочностью, типа Василия Грязного и Малюты. Каковые и стали его опорой, когда начались первые, «басмановские» чистки, снявшие первый слой руководства Опричнины, начавшего играть собственные игры за спиной царя. Вместе с их «обоймами», о чем не пишут, но что подразумевается. Причем, что важно, процессы шли на основе жалобы земских дворян, следствие вело «сыскное бюро» Малюты, замкнутое лично на царя, а одним из главных критериев вины считалось наличие «нажитка немалого», объяснить которое подследственные не могли. В результате, рухнула круговая порука, связывавшая членов первой Опричной Думы, а сама Дума (и корпус) пополнились новыми людьми. Таубе и Крузе пишут о «молодых ротозеях», но на самом деле люди были хотя и молодые, возможно, без опыта, зато, ничем себя пока не запятнавшие и мечтавшие о карьере, типа Годунова, а кое-кто, нельзя исключать, даже и не лишен идеализма. Тем паче, выходцы из земства, они (не все, но многие) на себе испытав ужасы «басмановщины» и увидев, чем кончили «басмановцы», стремились быть лучше прежних. сознавали опасность разложения структуры. Недаром же знать, как-то ладившая с Басмановым и Вяземским, ненавидела этих выдвиженцев не меньше, чем самого Малюту. Даже Курбский, браня государя за приближение «прегнуснодейных и богомерзких Бельских с товарыщи, опришницов кровоядных», не мечет громы, как обычно, а явно захлебывается пеной.
Трагедия 1571 года, как уже говорилось, дала старт «второй чистке» Опричнины, причем, не щадили никого, штрафуя и пуская под топор при малейших признаках отклонения от «морального кодекса». Прием к рассмотрению земских исков к опричникам, начатый еще в прошлом году, пошел волной, и очень многие жалобы удовлетворялись. Ни связи, ни родство не спасали: репрессии затронули даже семьи столпов режима вроде Василия Грязного. Его родной брат Григорий пошел на плаху после ревизии в опричном Земском приказе, который возглавлял, а племянник вообще был сожжен заживо (что, имея в виду молодость парня, объяснимо только тем, что он позволил себе хамство в адрес царя). С другой стороны, лично не запятнанных не трогали: тот же Грязной, даром что родственник репрессированных, остался при чинах и влиянии, хотя, конечно, авторитет его был подмочен. Зато Малюта, — насколько можно судить, вообще по натуре не рвач, — взлетел выше высокого, получив назначение на пост дворового воеводы, по «росписям» положенный только аристократам с длиннющей родословной. Даже расположением царя такое возвышение объяснить нельзя, оно стало возможно лишь потому, что очередной женой Иван избрал Марфу Собакину, дальнюю родственницу Скуратовых. Иными словами, уровень доверия был абсолютен.
