Зажатый между рампами и утесами Дворца правосудия, этого вызывающего головокружение чудовищного сюрреалистического замка в стиле fin-de-siecle, и воротами Халле-порт,41 округлой средневековой скалой, квартал Мароль ныне пришел в упадок, выглядит заброшенным и лишен своей былой прелести. Это и не пригород, и не город. Это место на отшибе — хотя центр Брюсселя с кипением коммерции, древними сокровищами и благородными фасадами, со всей своей роскошью находится всего в нескольких шагах отсюда, его дома даже порой просматриваются в конце здешних улочек. Быть может, старый, настоящий дух Мароля все еще не выветрился из задних помещений кафе? Заглядывая в тускло освещенные магазинчики, я не обнаружил там любопытных безделушек, обещанных моим несомненно устаревшим путеводителем, — помню только скучные прилавки дешевой бижутерии. А эти театры марионеток в сводчатых колдовских полуподвалах, где представляли «Искушение святого Антония» и «Путешествие Ясона», — действительно ли Мишель де Гельдерод видел их во времена своего детства? Я подозреваю, что он спускался туда во сне — как Аладдин в свой фруктовый сад, — и что рассказы о них так же достоверны, как сказки «Тысячи и одной ночи».
На углу Верхней улицы и улицы Красных ворот, тихой и слегка подымающейся в гору, висит мемориальная табличка, которая указывает на дом Брейгеля. Значит, он жил здесь? Этот дом, как известно, принадлежал Марии Бессемере Верхюлст, теще Брейгеля, и им до сих пор владеют потомки художника. Дом из коричневого кирпича, очень маленький, с садиком за стеной и окнами на старинный манер. Его разрешается осматривать только по специальной договоренности с хозяевами. Я припоминаю, что оттуда можно увидеть мрачный, почти черный купол церкви Нотр-Дам де ла Шапель, похожий на монгольский шлем. Церковь, кажется, почти всегда бывает закрыта. Однажды зимним вечером, в сумерках, мне все-таки удалось увидеть могилу Брейгеля. Подняв восковую свечу, мы попытались прочитать эпитафию. Но поскольку света явно не хватало, я принял обычное обращение к Богоматери за обращение к Богоматери Одиночества (Madonna Soledad) — трагической испанской ипостаси Скорбящей Богоматери, которую почитали Бодлер и Гельдерод и которую, может быть, знал Брейгель.
Мы встречаем людей из прошлого, которых любим, совсем не в тех местах, где они жили. Нам достаточно следовать по дорогам снов, по дорогам дружбы, чтобы войти в их дома и стать свидетелями их жизни. Мы узнаём о том, что они где-то рядом, по легким намекам. Так, когда я, приподнявшись на цыпочки, впервые пытался заглянуть с улицы Красных ворот в сад Брейгеля, маленькая девочка лихо съезжала на скейтборде вниз по склону. И я вдруг взглянул на этого ребенка теми же глазами, какими смотрел в Вене на брейгелевские «Детские игры». В другой раз, тоже недалеко оттуда, малыш прислонился к наклонной стенке ограды и мечтательно разглядывал свой ботинок, пока над ним проплывали облака. Вечные образы детства, небо над городом, гонимые ветром облака — все это и было нетленной родиной Брейгеля. Это — а не форма квартала, в котором он, может быть, жил, или дом, принадлежавший ему согласно данным кадастра. Теперь, когда мысли мои возвращаются к кварталу Мароль, я вижу группки детей, играющих или предающихся своим мечтам; их присутствие, вопреки вавилонской громаде Дворца правосудия и неприглядности кирпичных улиц-коридоров, изглаживает всякое уродство и скуку — так один-единственный кустик желтых живучих цветов, выросший среди руин и ржавого железа, способен внезапно напомнить нам о верности и красоте земли.
