Сосредоточенно обдумывая все это, Брейгель тем не менее старался работать так, будто ничто не нарушает его покой. На гибель стольких картин, уничтожение стольких скульптур он мог ответить только своим трудом. Он работал, как старые мастера: самозабвенно, моля Господа помочь ему, очистить его помыслы, открыть его сердце для восприятия евангельской мудрости и мудрости нашего мира, направить его неумелую руку. На тупую ярость — но ведь тех несчастных, что топорами разрубали на куски драгоценные плоды человеческого терпения, довели до отчаяния жестокости католиков — нельзя было отвечать злобой. Ее нужно было понять. И простить. Как можешь ты, Римская церковь, жаловаться, что люди разбивают твои иконы, расхищают твои богатства, — ты, благословляющая палачей, которые терзают сегодняшних нищих мессий? Они погубили деревянные статуи; ты же каждый день предаешь смерти, пытками доводишь до безумия тех, за кого Христос отдал Свою жизнь, — руками палачей, предвосхищающих твои желания.
Он пишет. Он работает. Он противопоставляет озлобленному безумию разрушения свой труд живописца, мудрость живописи. И на доске рождается тот образ, который формируется в его душе, вырастая из евангельского текста. Он, Брейгель, вслушивается в слова, собранные и записанные уже после того, как Бог говорил с человеками. Он в мыслях своих проходит весь путь апостолов — след в след. Он будет свидетельствовать об этих людях, которые своими руками дотрагивались до тела Христа, когда Тот проходил через стены, дабы поддержать в них огонек веры — более хрупкий, чем пламя свечи на ветру.
Поседевшие, белобородые, состарившиеся на дорогах мира, с телами, согбенными под гнетом лет, одеревеневшими, исхудалыми, все верные апостолы собрались здесь, как сыновья рядом со своей матерью; собрались, как они собирались в ночь Тайной Вечери или в тот день, когда на них снизошел Святой Дух, — собрались в доме Марии, двери которого закрыты. В доме, где Мария умирает, как предстоит умереть каждому из нас. И Павел, который не видал Господа глазами плоти, но был ослеплен грозным и сладостным светом Его Слова, тоже присутствует здесь, вместе с другими: он обнял Петра, неподвижно застывшего на пороге, и Иоанна, который первым вернулся в Иерусалим, любимого ученика Христа, по сути — Его сына. Апостолы окружили кровать Марии, как некогда окружали Христа. Каждый из них получил весть там, где находился, — а находились они очень далеко друг от друга, проповедовали, трудились, даже не зная, все ли они еще живы. Петр был в Риме, Фома — где-то в глубине Индии, Иаков — в Иерусалиме, Марк — в Александрии. Они получили весть так, как получили ее волхвы. Они восприняли ее во сне (хотя к кому-то сон этот пришел среди бела дня) и, как во сне, отправились в путь по пыльным или каменистым дорогам, по ледяным тропам над головокружительными горными пропастями, через ночные заснеженные леса — чтобы последний раз в своей земной жизни собраться всем вместе. И вот они собрались. Андрей (брат Петра), Лука, Симон, Филипп, Фаддей, уже не принадлежащие этому миру, тоже вернулись, чтобы бодрствовать у постели Марии. Сердца всех апостолов болят одной болью и светятся одним светом. Они — Церковь, и Церковь эта едина, как едина семья, в которой все любят друг друга.
