В тот же день меня затащили в машину и привезли на окраину города, в громадную пустую коммуналку. Она была необитаема, эта коммуналка, хотя люди в нашем городе жили и в худших помещениях, чем эта жуткая трущоба с серым, трещиноватым потолком, слезящимися голыми стенами, кое-где облепленными отстающими лохмотьями древней краски. В полу зияли дыры, через которые веяло сыростью и холодом подвала. Я ничего не могла сказать, совершенно ничего. Помню только, что меня молча швырнули на грязный тюфяк, скользкий и мокрый, как будто он кишел мокрицами. Так, верно, и кишел, просто не могла я в тот момент осознать это. Громила с тупым, бульдожьим лицом и второй, с дергающимся кривым ртом, постоянно раздвигающимся в усмешке… мелкие, разноцветные крысиные зубы… эти двое содрали с меня одежду, раздвинули ноги, а когда я пыталась закричать, ублюдок с дергающимся ртом наотмашь хлестнул меня по лицу. От него пахло уголовщиной, он смотрел на меня бессмысленно и тупо, как, верно, смотрел на лошков, которых хором опускают в камере. Я не знаю, что они сделали бы со мной… то есть, конечно, это очевидно, но как и сколько… но только не успели. Когда тот, с дергающимся лицом, выволок из штанов свою полудохлую змею с явным намерением ее в меня запихать, откуда-то сверху, как пласт штукатурки, на нас обрушилось:
— Отлезь от нее, сука!! Кто?..
У того, с дергающимся ртом, лицо вытянулось, он вжался в стену. По бульдожьей харе амбала поползли складки.
— Игорь Валентиныч?.. — пробормотал он. — Игорь Вален-тиныч?
Амбал застегивал штаны дрожащими руками.
Я не видела вошедшего — точнее, вошедших, потому как шагов и взглядов — о, я их чувствовала! — было много. Я оцепенело глядела на двоих несостоявшихся насильников. Меня тошнило.
— На свежа-ак дернуло? — сказал тот, кого называли Игорем Валентиновичем. Он немного тянул гласные, на средневолжский манер. — Телку разодрать по лоскутику, на двоих расписать, молоденькую? А ну заправь хер в штаны, Жора! А ты, Сивый, не дергайся: облажался, влип в блудень, тепе-ерь не торкайся. Я же тебе велел только доставить ее сюда, та-ак?
— Так…
— А трах в программу не входил. Та-ак? Гриша!
Я с трудом повернула голову: из-за спины невысокого, плотного человека в белом костюме выступил атлетичный парень. Здоровый, как жеребец. Он поднял руку — я зажмурилась. Короткий глухой удар — и человек с дергающимся лицом полетел на пол и попал локтем в дыру в полу. Рука застряла. Человек с дергающимся лицом попытался высвободиться, но Гриша шагнул к нему и ударил по голове ногой. Еще и еще. Я первый раз видела, как на моих глазах убивают. Не собаку, которых давил Костик, а человека. Горло сдавило и обожгло, и меня вырвало прямо на панцирную сетку кровати, мимо отогнувшегося угла жесткого, грязного тюфяка.
