— История недурна, — довольно холодно отозвался виконт де Брассар. Думаю, в другое время она понравилась бы ему больше. — Но позвольте мне досказать мою. Признаюсь, имея дело с подобной девушкой, я нисколько не беспокоился о судьбе записки. Будь Альберта даже привязана к поясу своей матери, она прочитала бы ее и сумела ответить. Я не сомневался, что в дальнейшем мы будем вести письменный диалог, коль скоро открыли под столом маленькую почтовую станцию. Надежду я лелеял целые сутки и вошел в столовую со счастливой уверенностью, что сейчас во время волнующей встречи получу на свое послание решающий и решительный ответ. Но остановился у стола как вкопанный. Прибор мадемуазель стоял там, где стоял со дня ее появления в доме: между приборами ее родителей. Что произошло? С чего вдруг такая перемена? Неужели случилось что-то такое, о чем я еще не знаю? Неужели ее отец или мать что-то заподозрили?
Альберта теперь занимала место прямо напротив меня, и я смотрел на нее с настоятельным желанием быть понятым. Мой взгляд страстно вопрошал, и в конце каждого вопроса стояло двадцать пять вопросительных знаков. Зато ее глаза смотрели на меня, словно бы не видя, спокойно и равнодушно. Мадемуазель как будто не подозревала о моем существовании. Ее безразличный взгляд, скользящий по мне, как скользил бы по столу или стулу, вмиг раздражил меня, довел до белого каления. Меня мучило желание знать, что случилось, я волновался, злился — словом, кипел противоречивыми и болезненными чувствами. Терялся в догадках, почему столь безупречно владеющая собой девушка — казалось, у нее нет нервов, а под тонкой кожей мускулы и жилы не хуже моих — не хочет подать мне знака, который мгновенно уверит меня, даст понять, засвидетельствует, что мы понимаем друг друга, что мы сообщники и у нас есть общая тайна. Любовь? А может быть, что-то совсем другое… Или не Альберта поставила свою ножку на мою, не ее рука сжимала под столом мою руку, не она взяла записку и непринужденно, словно цветок, сунула ее на глазах родителей за корсаж? Она, и только она хладнокровно проделала все это! Так что же мешает ей послать мне один-единственный говорящий взгляд?! Однако обед прошел, а говорящего взгляда от мадемуазель я так и не дождался, а как подстерегал, ловил, как надеялся, что зажгу ее своим, но нет, не зажег! «Она найдет способ мне ответить», — утешал я себя, поднявшись из-за стола и вернувшись в комнату. Я и мысли не допускал, что Альберта, зайдя так далеко, может пойти на попятный; я чувствовал: эту девушку ничто не испугает, не остановит, если она задумала добиться желаемого, и — черт побери! — не сомневался, что желает она меня!
