Закрыв входную дверь, он сказал Рейчел:
— Не получится у нас сегодня пойти. Мне нужно кое-что сделать.
— Гриммельман? — спросила она.
На ней уже было пальто, она стояла в ванной и расчесывала волосы. Они собирались сходить в кегельбан. Рейчел любила смотреть, как играют, любила этот шум, суету вокруг, компанию сверстников. Особенно субботним вечером.
— Кажется, сегодня нужно будет кое-чем заняться, — сказал Арт.
Он чувствовал себя неловко, зная, как она относится к Гриммельман) и Организации.
— Смотри сам, — сказала она. — Только он такой… странный. Ну, то есть сидит там у себя наверху целыми днями, никуда не выходит. Оно тебе нужно?
— Я в «Хорьх» столько вложил, — ответил он.
В его обязанности входило доставать детали для ремонта двигателя.
— Что-то не то с этим Гриммельманом, — сказала Рейчел, снимая пальто.
— Нэт то же самое говорит.
— Мне кажется, ты туда от нечего делать ходишь. Тебе просто заняться нечем.
— Может, ты и права, — пробормотал он, переступая с ноги на ногу.
— Когда вернешься?
— Поздно, наверно.
Ему не очень-то хотелось идти. Но долг звал. Он с запинкой спросил:
— Ты-то как, ничего, что остаешься?
— Я, может, в кино пойду.
— Мне бы спокойнее было, если б ты дома осталась.
— Ладно, — согласилась она, — останусь. Давай как-нибудь в покер снова сыграем.
Покер она любила и любви этой не изменяла. Играла она сдержанно, без слов и жестов, в покер без прикупа или с обменом — классический покер без джокеров. Обычно выигрывала пару долларов. Она распугала почти всех школьных друзей Арта, которым нравилась безалаберная, нерасчетливая игра с шуточками и прибауточками. Как-то раз она дала пощечину Ферду Хайнке, сбив с него очки, за то, что он в шутку открыл карту при раздаче.
— С тобой боятся в карты играть, — сказал он. — Ты чересчур всерьез к этому подходишь.
— Что значит «чересчур всерьез»?
— Когда это уже не игра.
— А покер — это и не игра, — сказала она. — Как ты думаешь, что это такое? Это тебе не червы какие-нибудь. В этом твоя беда — ты не можешь отличить важное от второстепенного. Вот ты идешь ерундой какой-то заниматься, а сам не знаешь, играешь ты или нет — в революцию, фашистов или что там еще у вас с этой машиной связано. Но ты при этом думаешь, что ты на самом деле революционер, что это не игра. Так кто же ты? Ни то ни се. А наша ситуация: я, квартира эта, ты сам? Это ведь тоже не игра. Вот ты собрался туда, дурака с ними валять, и вряд ли вернешься, во всяком случае, задержишься точно, значит, получишь у меня.
