- Повинуюсь, матушка! ("Так! Ей, выходит, нужен не союзник, а соглядатай. И боится она, выходит, не только меня! у, держись, старая коза, уж мы тебе нарасскажем!")
"Прекрасно. Маргарита не только умна и наблюдательна, но и сребролюбива" - подумала аббатиса, когда Марго удалилась.
"у и чертовщина! - думала Марго, выходя из Гонорииной кельи. - Во сне меня поимели, не расплатившись, а наяву расплатились, не поимев!"
Выйдя от настоятельницы, Марго первым делом помчалась в церковь.
Там никого не было, кроме бдевших у гроба отца Клемана и толстой старухи Иеронимы. Иеронима к этому времени уже не раз успела приложиться к заветной фляжке с бенедиктином, - по глоточку во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, парочку - за Деву Марию, остальные - за упокой души невинной девы, Amen! Да и святой отец не настолько выжил из ума, чтобы сделаться врагом бутылки.
Тихонько приблизившись, и убедившись, что обе старых развалины спят без задних ног, Маргарита осторожно засунула драгоценный мешочек под подушку усопшей. Имея опыт общения с сильными мира, она всерьез опасалась, как бы подаренные Гонорией двести ливров не оказались приманкой в западне, расставленной для опасной свидетельницы: поскольку свидетелей не было, Марго никак не смогла бы оправдаться, вздумай сейчас Гонория обвинить ее в воровстве. Куда в таком случае в первую очередь нагрянули бы с обыском? Правильно, в ее келью, а потом - в каморку Антуана. "у, а где эти деньги никто и никогда бы не подумал искать? А? То-то и оно! Браво, Марго! Молодчага!"
Приняв необходимые меры для собственной безопасности, Маргарита могла спокойно заняться приготовлениями к отъезду, коего намерена была избежать всеми доступными и недоступными средствами.
Поздним вечером, когда "прибывший" аббат, покончив с исповедями (Марго наболтала ему кучу всякой чепухи), уединился в отведенной ему келье рядом с кельей Гонории - эта привилегия была дарована ему как близкому родственнику - и в монастыре все затихло и улеглось, бывшая девка тенью выскользнула из кельи и напрямик, через сад, помчалась в конюшню.
Присутствие в обители "семи смертных грехов" избавляло сестер от множества хлопот, но нарушало устав и тем навлекало на них гнев Господа. е имея ни возможности привести устав в соответствие с обстановкой и здравым смыслом, ни желания соблюдать его в ущерб своим насущным интересам, монахини сочли за лучшее просто обставить дело так, будто никакого нарушения нет и не было. Арабы, чтобы обойти запрет Корана на общение с нечистыми тварями, условились считать, что борзые - это не собаки. Святые сестры во главе с Гонорией сделали вид, что их работники - это вовсе не мужчины, и даже не совсем люди, а так, нечто среднее между хозяйственными орудиями и рабочим скотом. А потому эти семеро разделяли кров с животными, и, подобно им, ели в своих стойлах и спали на соломе: непарнокопытные занимали первый этаж, а двуногие прямоходящие - второй.
