— Знаешь, я всегда старалась избегать таких вещей, просто спасаюсь от них бегством, — призналась я Тони примерно через месяц после того, как мы начали встречаться.
— А… так вот что это такое — вещь.
— Ты же понимаешь, о чем я.
— О том, чтобы я не вздумал преклонить перед тобой колено и сделать предложение, потому что ты собираешься разбить мне сердце?
Рассмеявшись, я сказала:
— Ну, вообще-то, я не собиралась этого делать.
— Тогда… в чем суть твоего высказывания?
— Суть в том, что…
Я замолкла, чувствуя себя полной дурой.
— Что ты хотела сказать? — поинтересовался Тони с очаровательной улыбкой.
— Суть в том, — продолжала я, заикаясь от неуверенности, — что я иногда страдаю от недержания речи. И… но больше я не собираюсь говорить всякие глупости.
— Не извиняйся, это ни к чему, — сказал он.
— Даже не собиралась, — ответила я раздраженно, а потом вдруг заявила: — Вообще-то, как раз извинялась. Потому что…
Боже, совсем запуталась, какая же я косноязычная и неловкая! Тони, хитро улыбаясь, продолжал разглядывать меня. Потом спросил:
— Так ты не планируешь спасаться бегством?
— Да нет. Потому что… эээ, хм… потому что, знаешь…
— Я весь внимание.
— Потому что… черт, да просто мне с тобой так хорошо, и я сама поражаюсь тому, что так счастлива… именно потому, что я тысячу лет не ощущала ничего подобного, и я только изо всех сил надеюсь, что и ты чувствуешь то же самое, потому что мне не хочется тратить попусту время с человеком, который не чувствует того же, потому что…
Он не дал мне договорить — нагнулся и поцеловал. Потом спросил:
— Это отвечает на твой вопрос?
— Ну…
Я и впрямь считаю, что поступки бывают красноречивее слов, и все же хотелось услышать от него примерно то, что я ему только что высказала. Но я не раз убеждалась, что Тони не любитель сердечных излияний, и если уж мне откровенные разговоры на подобные темы даются нелегко, то он просто всячески их избегает. Поэтому я была искренне удивлена, услышав: «Что ж, я очень рад, что ты не собираешься от меня сбежать».
Было ли это признанием в любви? Я очень на это надеялась, ведь я-то к этому времени уже точно знала, что влюблена, А еще я знала, что моя неуклюжая тирада — максимум того, на что я способна по части объяснений в нежных чувствах. Мне всю жизнь трудно давалась подобная откровенность. Мои родители, школьные учителя, тоже были в этом не сильны — это были самые заботливые родители, настоящие друзья двум своим дочерям, но только не в том, что касалось внешнего проявления нежности и всяческих излияний.
