— Каким был приговор, ведь явно попахивало высшей мерой?
— По решению особого совещания при НКВД мне назначили наказание «за участие в антисоветской группе и антисоветскую агитацию» — пять лет лишения свободы. Из этого следовало, что обвинение в подготовке покушения на Сталина отпало. Потом мы выяснили: к тому времени было установлено, что окно в комнате Нины Ермаковой, из которого мы собирались «стрелять в Сталина из пулемета», выходит не на улицу, а во двор. Конечно, в тридцатые годы это не спасло бы нас. Но в 1944 году, когда наши войска уже перешли границу и Сталин готовился праздновать победу, намерение группы молодых людей в Москве совершить террористический акт против вождя советского народа выглядело как-то странно.
— Помните ваше самое первое адвокатское дело?
— Конечно, помню, и очень хорошо. В августе 1949 года, точно день в день через пять лет после ареста, я был этапирован на пожизненное вольное поселение в Кзыл-Орду. Кстати, я всегда старался смотреть на события, происходившие в моей жизни, с юмором, но иногда это подводило меня. Когда меня ознакомили с постановлением ОСО при НКВД о моей пожизненной ссылке, над головой чекиста, как и положено, висел портрет Сталина, ну я и додумался спросить офицера, показывая на портрет: это до окончания чьей жизни, моей или его? Энкавэдэшник сначала обалдел от моей наглости, а потом сказал: «Вам мало? Хотите еще?» Здесь я просто не мог удержаться. «Еще» — это значит, что я останусь в ссылке и после смерти? Но там, — я ткнул пальцем вверх, — ссылок нет, только райские кущи или ад». Офицер оглянулся, нет ли кого поблизости, и... рассмеялся, отдав должное моему нахальству: «Ну даешь! Распишись и иди в свои кущи».
Так вот, я вышел в восемь утра из местного КПЗ и, получив под расписку семь рублей двадцать пять копеек, должен был отправиться на поиски работы и жилья. Я зашел в первую подвернувшуюся чайхану, где съел глазунью и выпил залпом полстакана водки, поддавшись уговорам буфетчицы, от нее же я узнал, что на мясокомбинате неподалеку требуются рабочие. Пойду, думаю, может, и небольшие деньги там платят, но хоть сытым буду всегда. Дойдя до мясокомбината, я увидел на проходной двух мужчин, один из которых заливисто рассказывал другому веселую историю на казахском. Как выяснилось позже, это и был директор мясокомбината Георгий Матвеевич. Тогда при знакомстве я, наверное, представлял собой жалкое зрелище. Измученный этапом, наголо стриженный, в мятой латаной гимнастерке и потрепанных широких брюках, сползающих на рваные ботинки, весь взмокший от пота, да к тому же еще и немного поддатый. Но, несмотря на мой внешний вид, он мной заинтересовался, а когда узнал, что я учился на юриста, сразу же потащил к себе в кабинет, позвал главного бухгалтера и велел ему взять меня в штат бухгалтерии за счет цехового персонала. А заодно директор комбината приказал купить мне костюм, сорочку, ботинки — чтобы я был похож на юриста, а не на зэка.
