— Так почему же ты говоришь, что мне было бы лучше здесь? — Элиза кивнула на монастырь, тянущийся к дороге готическими флигелями, словно жук — жвалами.
— Некоторые сказали бы, что я должен был предупредить раньше: ты пустилась в путь с человеком, которого в большинстве стран могут схватить и повесить без разбирательства.
— О-о-о! Ты ужасный преступник?
— Лишь отчасти — но не поэтому.
— Так почему же?
— Я принадлежу к определенному типу — дьяволов бедняк.
— Ой.
— Стыдно признаваться, однако в опьянении от боя и бренди я показал тебе другой мой секрет и не думаю, что могу упасть в твоих глазах ещё ниже.
— Что такое дьяволов бедняк? Ты сатанист?
— Если бы! Нет, это английское выражение. Есть два вида бедняков — Божьи и дьяволовы. Божьим беднякам — вдовам, сиротам и бежавшим из плена смазливым белым невольницам — можно и нужно помогать. Чертовым беднякам помогать бесполезно — только деньгам перевод. Разницу между этими двумя категориями признают все цивилизованные страны.
— Думаешь, тебя повесят прямо здесь?
Они остановились на холме над поймой Дуная. Внизу лежал Линц. После ухода войск он сжался раз в десять, до своих обычных размеров: на земле остался шрам вроде розовой кожицы на месте отпавшего струпа.
— Сейчас тут должно быть более или менее ничего — много солдат возвращается через этот край. Всех не перевешаешь — верёвки в Австрии не хватит. Я насчитал полдюжины висельников на деревьях у городских ворот и ещё столько же голов на стенах — умеренно низкое количество для города такого размера.
— Тогда на рынок, — объявила Элиза, сверкая глазами.
— Ага. Въезжаем в город, находим улицу торговцев страусовыми перьями и идём от лавки к лавке, выбирая, кто больше даст?
Элиза сникла.
— В том-то и беда с редким товаром, — сказал Джек.
— И что ты думаешь делать?
— О, любой товар можно продать. В каждом городе есть улица, где купят что угодно. Мое дело — знать эти улицы.
— Джек, какую цену даст скупщик краденого? Мы очень сильно прогадаем.
— Зато у нас будет в карманах серебро, девонька.
— Может, потому ты и дьяволов бедняк, что, заполучив ценную вещь, пробираешься в город, как человек, которого ждёт наказание, и идешь к последнему барыге, который работает даже не на самого перекупщика, а на его посредника.
— Заметь, я жив, свободен, при ботфортах, сберёг почти все части тела…
— И приобрёл французскую хворь, которая сведёт тебя с ума, а затем и в могилу за несколько лет.
— Это больше, чем я прожил бы в таком городе, выдавая себя за купца.
