Синие глаза были опущены.
— Я поначалу приняла тебя за рыцаря.
— В лохмотьях-то?
— Твой конь великолепен и отчасти мне тебя загораживал, — отвечала напасть. — А как ты сражался с янычарами — словно Галахад!
— Галахад… который ни разу не любился? — Снова язык. И снова ощущение, что каждое слово предопределено, что тело — запертая карета, мчащая под уклон, прямо к вратам преисподней. — Это единственное, что роднит меня со сказанным рыцарем.
— Я была гёзде, то есть султан меня присмотрел, но раньше, чем я стала икбал, то есть наложницей, он отдал меня великому вазиру.
— Я не шибко учён, — сказал Джек Шафто, — тем не менее про визирей слыхал, и не верится мне, чтоб они держали у себя в лагере хорошеньких белокурых рабынь девственницами.
— Не навечно. Однако плохо ли сберечь несколько девственниц для торжественного случая — скажем, чтобы отпраздновать разграбление Вены?
— А разве мало было бы девственниц в самой Вене?
— Судя по тому, что доносили вазиру лазутчики, могло не остаться ни одной.
Джек не склонен был ей верить. Однако если визирь, или вазир, как говорила синеглазка, возил с собой страусов, исполинских кошек в драгоценных ошейниках и деревья в горшках, с него бы стало и девственниц прихватить.
— Эти не успели тобой попользоваться? — Джек махнул саблей в сторону турок, нечаянно стряхивая с клинка капельки крови.
— Они — янычары.
— Слыхал про таких, — сказал Джек. — Даже подумывал отправиться в Константинополь, или как он теперь зовётся, чтобы вступить в их полки.
— А как насчёт обета целомудрия?
— Мне, синеглазка, без разницы. Смотри! — Он завозился с гульфиком.
— Турок бы уже справился, — спокойно заметила девушка. — У них спереди на штанах такое вроде окошко, чтобы без помех мочиться или насиловать.
— Я не турок, — объявил наконец Джек, привставая на стременах, чтобы она полюбовалась.
— Он так должен выглядеть?
— Ну ты и хитра!
— Что случилось?
— Некий дюнкерский цирюльник объявил, что выведал у странствующего алхимика рецепт против французского насморка. Мы только что вернулись с Ямайки и заглянули к нему как-то под вечер.
— У тебя французская болезнь?
— Я хотел только бороду подровнять, — сказал Джек. — А моему приятелю Тому Флинчу надо было отнять палец. Он загнулся в другую сторону во время схватки с французскими приватирами и уже так вонял, что никто не хотел сидеть рядом с Томом, — пришлось ему коштоваться на верхней палубе. Вот почему мы пошли и вот почему были пьяны в дым.
