Говорили о математике. Л. Н. сказал:
— Когда я учил мальчиков, мне обыкновенно удавалось хорошо объяснять неспособным к математике. Это происходило оттого, что я сам мало к ней способен, и мне приходилось проделывать этот процесс уяснения над самим собою.
2 августа. Л. Н. и Мария Николаевна вспоминали про некоего Воейкова. Он когда‑то был гусаром, а потом сделался монахом. Во времена молодости Л. Н. он постоянно бывал в Ясной, вечно пьяный, оборванный, в монашеской одежде, и врал немилосердно.
Л. Н. вспомнил его рассказ:
— Сидим мы в ложе — Михаил Илларионович (Кутузов), еще кто‑то, Александр Павлович (Александр I) и я.
Поет Зонтаг. Вышла к рампе. Грудь у нее — во! (он делает жест рукой, долженствующий указать размеры ее бюста). Александр Павлович и говорит мне: «Воейков, что это?» А я ему отвечаю: «Организм, ваше величество!»
— А раз он, после всех юродств и вранья, вдруг подсел ко мне в саду и говорит: «Скучно мне, Левочка…»
Мария Николаевна спросила Л. Н, почему он никогда не описал Воейкова.
— Бывают в жизни, — сказал Л.H., — события и люди, как в природе картины, которых описать нельзя: они слишком исключительны и кажутся неправдоподобными. Воейков был такой. Диккенс таких описывал.
Говорили о спорах. Л. Н. сказал:
— Когда двое спорящих оба горячатся, это значит, что оба неправы. Есть люди, с которыми спорить нельзя. Они не способны понять истины. О таких в Евангелии жестоко сказано: «Не мечите бисера перед свиньями». В «Учении двенадцати апостолов» сказано по этому поводу очень хорошо: «Одних обличай (тех, кто может понять, но не сознает еще), о других молись (о тех, кто глух к истине), с третьими ищи общения постоянно».
3 августа. Зашла речь о Лобачевском и его учении о пространстве многих измерений. Л. Н. помнит Лобачевского, который был профессором и ректором Казанского университета в то время, когда Л. Н. был там студентом. Дальше стали вспоминать разных математиков, среди которых часто встречаются чудаки. Л. Н. вспомнил старика князя Сергея Семеновича Урусова, севастопольского героя, который был математик и прекрасный шахматист. (Во время севастопольской осады кто‑то в шутку предлагал решить войну шахматной партией и со стороны России выставить Урусова.) Л. Н. сказал об нем:
— Он вставал в три часа, ставил себе самовар, который ему с вечера заготовлял денщик и даже вкладывал лучину, так что оставалось только зажечь, и начинал вычисления. Урусов отыскивал способ решать уравнения всех степеней. Он сделался впоследствии положительно маньяком. Из его вычислений ничего не вышло. Когда он, думая, что пришел к положительным результатам, решился сделать доклад в математическом обществе, то после его доклада воцарилось неловкое молчание, и всем стало совестно…
