Л. Н. рассказывал про Николая Федоровича Федорова и его друга и последователя Николая Павловича Петерсона, особенно про Федорова.
— Они принадлежали к секте верующих в воскресение мертвых здесь, на земле. Их идея состоит в том, что люди должны стремиться воскресить всех прежде умерших. Они верят, что путем многовековой упорной работы человечество дойдет до этого. Для этого надо изучать все старое и восстановлять его. Федоров был библиотекарем Румянцевского музея и собирал со страстью всякую старину: портреты, вещи и т. п. Человечество должно перестать размножаться и восстановится все. Вот их идеал. Оказывается, Владимир Соловьев и отчасти Достоевский — сохранилось его письмо об этом — верили в эту идею.
— Федоров, кажется, жив еще. Ему должно быть за 80 лет. Он всю жизнь жил аскетом. Когда я раз пришел к нему весной, увидал легкое пальто и спросил его: «Вы уже надели легкое пальто?» Он ответил: «Христос сказал: если имеешь две одежды, отдай неимущему, а у меня два пальто». И с тех пор он уже всегда носил только легкое пальто. Получал он немного, ел чуть — чуть, спал чуть ли не на досках, помогал бедным и отказывал себе во всем. Он написал очень много, но его работы остаются в рукописи: у его единомышленников нет средств их напечатать, а из издателей никто не берется.
В Ясной этим летом появились какие‑то ядовитые мухи, от укуса которых раздувается все лицо. Л. Н. сказал:
— Я как‑то, когда был моложе, хотел рассказ написать, как молодой человек приехал летом в дом, где была молодая девица. В первый же день они влюбились и были без ума друг от друга. Ночью, когда он спал, его укусила в губу какая—το муха, и у него разнесло пол — лица. Губа и щека раздулись, и лицо стало преглупое. Когда наутро девица его увидала — сразу вся любовь прошла. Иллюзий уж не было: она увидала в нем множество недостатков, которых накануне вовсе не замечала.
Говорили о священнике Григории Петрове.
Л. Н. сказал об нем:
— Он, как это было с Амвросием Оптинским, делается рабом своей известности. Это какие‑то жалкие люди. Вообще, слава, известность — опасная вещь. Она вредна еще тем, что мешает просто, по — христиански относиться к людям. Вот, например, Горький мне очень приятен как человек, а я не могу к нему вполне искренно относиться. Мне его слава мешает. Он как будто не на своем месте. И ему самому слава вредит. Его большие повести хуже мелких рассказов, драмы хуже повестей, а эти обращения к публике просто отвратительны.
