31 июля. Из Ясной вернулся Ив. Ив. Горбунов и передал мне просьбу Л. Н. расцеловать меня и благодарить за «тронувшее» его мое письмо.
9 ноября, Москва. На днях я был у Толстых. Л. Н. только что приехал в Москву. Когда я пришел, мне сказали, что Л. Н. нездоров, но через несколько минут он вышел. Никого не было. Мы играли с ним в шахматы, а потом довольно долго разговаривали.
Л. Н. пишет что‑то по поводу дел в Китае. Он опять проводил параллель между теперешней европейской цивилизацией и Римом и сказал:
— Рим, как при своем начале был шайкой разбойников, так до конца ею и остался. Все могущество его, так же как и современных культурных государств, заключалось в отсутствии чего‑либо нравственно недозволенного.
— Какое религиозное учение ни взять, в нем можно найти прямые установления о том, чего не следует делать; например, в еврейском законе: «не убий,» «не прелюбодействуй»… А в так называемых христианских государствах нет такого преступления, которое не покровительствовалось бы церковью. Хочешь развестись с женой — церковь это устроит. Убивать хотя и нельзя, но если это убийство называется казнью или войною, то оно делается вполне законным. Кражи и все самые ужасные преступления допускаются в христианском обществе, как справедливое и законное дело.
10 ноября. Я получил от Софьи Андреевны записку с приглашением прийти вечером, так как хотел быть С. И. Танеев и принести свою симфонию. Я пошел вечером в Хамовники, и мы с Сергеем Ивановичем играли в четыре руки его симфонию. Сочинения Танеева никогда не производят на Л. Н. впечатления.
27 декабря. Вчера вечером я был у Толстых. Застал там Л.H., Илью Львовича и Андрея Львовича. Только что получилось известие о том, что Татьяна Львовна родила преждевременно мертвую девочку, а накануне узнали о смерти в Ясной Левочки, старшего, двух — трехлетнего сына Льва Львовича. Софья Андреевна уехала в Ясную. Настроение было грустное.
Л. Н. играл со мною в шахматы. Позже пришел Павел Сергеевич Усов, врач, который тоже сыграл с Л. Н. партию в шахматы. Завязался разговор. Л. Н. оживился. Принесли почту. От Черткова сразу три письма. В одном из них довольно много мелко исписанных листков какой‑то рукописи.
Л. Н. посмотрел и сказал:
— Должно быть, это какой‑нибудь дамы… Хорошо бы, тогда, наверное, можно не читать.
Рукопись, однако, оказалась не дамской, так что Л. Н. отложил ее для прочтения.
По поводу несчастья Татьяны Львовны Л. Н. сказал:
— Я не огорчаюсь, что у дочерей моих нет детей, я не могу радоваться внукам. Я знаю, что из них непременно вырастут дармоеды. Конечно, мои дочери очень желают, чтобы это вышло не так, но в той среде, где им придется воспитываться, избежать этого так трудно. Я всю жизнь окружен этим, и сколько ни борюсь, ничего не могу сделать. Теперь на праздниках я не могу видеть этих безумных трат кругом, этих визитов. Что это за ужасная нелепость!
