— Отгадай, какое мое заветное желание? — спросила Таня Шушика.
Он повел острой мордочкой и слабо тявкнул.
— Нет, Шушик, ты не прав, мир во всем мире я попрошу в следующий раз, — возразила Таня, — Конечно, это очень важно в наше непростое тяжелое время, но вначале я попрошу…
Таня хитро посмотрела на Шушика и высунула язык.
— Ха-ха-ха-хи-хи-хи, обманулись дураки! Так я тебе и сказала! Это секрет, — Таня подняла кверху палец.
Шушик, глядя на палец, тявкнул погромче.
— Ну, ладно, так и быть, — сдалась она, — Я попрошу у шанса, чтобы ты научился хорошо говорить. А то что же это получается? Папа все-все про меня знает, а я про него — самую чуточку.
Тут Таня немного приврала. Про папу Шашу она помнила всего-навсего две вещи. У него голова в белом и когда он смеется, то трясет плечами. Все остальное она знала от мамы.
— Это еще раньше было, когда тебя бабушка не нашла, — объяснила Таня Шушику, — Мы с мамой в госпиталь ходили. То есть вначале на поезде ехали долго и еще немножко на трамвае. Выходим, а там госпиталь. Такая больница, где детям нельзя болеть. У папы была кровать железная, он лежал на ней и говорил «му», — она прыснула.
Шушик залаял.
— Ты что же думаешь, что я врушка? — обиделась Таня, — Так и говорил. «Му». А голова у него была белая-пребелая. Из-за осколка. Это Чечня.
Шушик сделал вид, что не слышит. Он наклонил морду и попытался укусить себя за грудь.
— Не бойся. У нас Чечни не будет, — разрешила Таня, — Мы еще дети, а папа все равно далеко.
Она замолчала. Дальше рассказывать было неинтересно. Когда они ехали назад, то мама сказала, что папа к ним не вернется. «У него теперь своя жизнь, а у нас своя», — сказала мама. Таня не стала спорить, хоть и не поверила.
— Вот почему он тогда смеялся? — спросила Таня Шушика, — Я встала, чтобы на поезд идти, а папа отвернулся и засмеялся вот так, — она потрясла плечами, будто сбрасывая с себя одеяло, — Разве он стал бы смеяться, если у него своя жизнь?
Шушик встал на все четыре лапы и отряхнулся.
— То-то, — удовлетворенно сказала Таня, — А теперь мы будем играть в госпиталь…
* * *
…От тапочка осталось только два синих клочка. Шушик не хотел их есть из-за железных штучек, которые Таня называла «бомбошками» и очень ими гордилась.
Таня опять заворочалась. Ее восьмой сон оказался совсем коротким. «Всего четыре тысячи знаков», — сказал бы про него Петр Владимирович.
Танины глаза были накрепко закрыты, но она ясно видела, как домашний такс Шушик, выбрался из-под кровати, зевнул во все множество зубов и, подрожав длинным телом, выпростал из маленьких кармашков на загривке два полупрозрачных, тонких, как паутина, крылышка. Он расправил крылышки, мелко ими затрепетал и, вытянувшись в струнку, поплыл к окну.
