Почему она решила, что этот отдыхающий является “завмагом” она и сама не могла сказать.
Услышав эти мысли, Арт потерял дар речи. Немного придя в себя, он обратился к женщине с вопросом:
— Извините, как вас зовут?
— Фаина Семеновна!
— Фаина Семеновна! Но ведь у вас свободны и подготовлены для приема отдыхающих два номера: люкс – 305 и полулюкс – 306, что соответствует указанным в наших путевках! Может быть, мне обратиться к главному врачу санатория и попросить разобраться?
“Вот гад! Кто ему сказал? Не боюсь я главврача, этого придурка, который только и может, что “строить” горничных и язык проглатывает на партсобраниях! Пусть только пикнет! Я, замсекретаря парторганизации санатория всегда права! А этот, “завмаг”, еще и угрожает! Не три дня жить ему в резервном номере, а целую неделю! Пусть знает, как в партийном санатории встречают таких блатных “завмагов”!”
Арт молча смотрел, как лицо Фаины Семеновны наливается нездоровой краснотой.
— Смотри на меня, — рявкнул Арт, — и включил свою способность управления людьми.
Фаина Семеновна вздрогнула, вскинула глаза на лицо Арта и… поплыла. Она утонула в его глазах, воля полностью потерялась, захотелось стать маленькой, заплакать и прижаться к маминой юбке.
— Что ты себе позволяешь?! Кто ты такая, чтобы мне противоречить!
Немедленно все оформи и предупреди горничных, что надо обеспечить обслуживание по высшему классу! И сама за этим проследи!
Фаина Семеновна непроизвольно щелкнула каблуками своих туфель и вскрикнула:
— Яволь, герр генерал! Все будет сделано!
После этих слов у Арта невольно отвисла челюсть.
“Не проста эта Фаина Семеновна, что же она делала в войну? Ей сейчас на вид 50-55 лет, а тогда, в начале войны, было 17-21 год”.
— Немедленно делай!
Фаина Семеновна оформила все бумаги в течение десяти минут, вызвала горничную и приказала проводить уважаемых гостей в их номера.
Когда она осталась одна, лицо ее стало бледным, дрожь пронзила все ее тело.
“Что я наделала! Как я назвала этого гада? Герр генерал! Ну, теперь все! Если он настучит на меня в органы, мне конец! Все узнают, и про мою жизнь в Одессе в оккупацию, и про связь с Абвером и про Валерия Викторовича, который приказал сидеть здесь тихо и не привлекать к себе внимания, а только передавать информацию: кто приехал, что сказал, с кем водил шуры-муры, а я… Но как я могла так проколоться? Этот гад так посмотрел на меня, что я ничего не могла с собой поделать – только благодарить и кланяться!
