«На этой страшной высоте...» | страница 36



Серый призрак, гибель на скале.
…Сеет ночь усталыми руками
Правды и неправды на земле…
И от полюса смотришь, моргая,
Как встает на востоке страна
Та же самая или иная,
Та, что мне никогда не видна.

2. «Океанская глубь, океанская ширь…»

Океанская глубь, океанская ширь.
Зелена и бела на бумаге Сибирь,
И коричнев Кавказ, и Кура коротка,
Опираясь на Кремль, как на два локотка,
Смотрит сонно Москва, и подвески огней
Запевают малиновым звоном у ней.
Питерсбурх, Петербург, Петроград, Ленинград…
Это Летний крыловский сияющий сад.
Почему же он вечно в крови и снегу?
Я не знаю, Сережа, и знать не могу.

«Сумасшедший дом. Аккуратный парк…»

Сумасшедший дом. Аккуратный парк.
Сумасшедшая русская: Жанна д’Арк.
Разрешили ей волосы стричь у плеч
И тяжелые двери свято беречь.
— Ах, — печально она говорит врачу, —
Я дофина увидеть скорей хочу.
О, поймите, я слушаю голоса
Каждый день по три, по четыре часа.
И со скукою врач отвечает ей:
— Был расстрелян в Сибири дофин Алексей,
А историю вашей дикой страны
Вы и здесь забывать никогда не должны.
Но однажды явившийся серафим
Показался царевичем ей сквозь грим.
Тут-то многое она поняла
(Поседела и от ворот отошла),
Что она — эмигрантка, а город — Париж
И что за нашей историей не уследишь.
Той же ночью спокойно она умерла,
И вошла в Ленинград, и дофина нашла.
И собор отыскала. Стоял Алексей,
Петроградской белой ночи бледней.
Ликовал почему-то советский народ
И уже собирался в какой-то поход.
Эмигрантская дева жива не жива
(Словно молния — в древо) и видит — Москва.
Петербург отступил, и уже Михаил,
Дрожь скрывая, стоит у бесчестных могил…

«Душа моя — моя кариатида…»

Душа моя — моя кариатида,
Поддерживай последние года
Земных страстей. Последняя обида
О грудь твою разбита, как всегда.
Вот так и в европейском захолустьи,
В каком-то переулке, в уголке,
Стоит фасад необветшалой грусти
И дверь крепка, и статуя — в венке.
И каменные голубые руки,
Что, как кораблик, подняли балкон,
Хранят навеки тишину и муки
И двадцать чисто вымытых окон.
Еще какое-то тепло укрыла
Она и здесь, за каменным плечом.
Она глаза свои полузакрыла
И тщетно ждет хозяина с ключом.
Душа моя, в моем уединеньи,
Случайной тени этого жилья,
Я не гляжу на мокрые ступени,
Не жду гостей и не скучаю я.
Ты примешь за меня освобожденье,
Судьбу и смерть, когда они придут.
И листьев небывалое круженье.
И блеск в дверях на несколько минут.

«В столице Москве, впервые…»

В столице Москве, впервые
Крещу эмигрантский лоб.
Палач не успел по вые
Ударить и бросить в озноб.