Я не запомнил, на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся… но сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И они мне не нравились, эти «ржавые», как и Багрицкому… и они отталкивали меня своей провинциальной пошлой забитостью, и я вместе с поэтом рвался и протестовал:
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Всё бормотало мне:
— Подлец! Подлец!
Так и я кричал потом вслед за Багрицким через полвека:
Я стыдился еврейской речи.
Я боялся с ней каждой встречи…
Я — Симха Перельмутер вырос там.
Но за это не убивают?
Дети этих тёмных людей, вырвались в мир и создали теорию относительности, вакцины против болезней, компьютерные языки и основы ракетостроения, написали гениальные картины, великие книги, открыли секреты генетики и космогонии…
Но за это не убивают?
«1933-39: Симха был сионистом и в течение 30-х годов он внушал своим еврейским студентам, что они должны эмигрировать в Палестину, особенно после того, как стала набирать силу нацистская партия в Германии.
В сентябре 1939, когда Симха подготовил свою семью к эмиграции, Германия захватила Польшу. Тремя неделями позже Советский Союз оккупировал восточную Польшу, где был расположен Хорошев. Несмотря на советскую оккупацию Симха продолжал преподавать в университете».
И это время пришло ко мне с рассказами отца и матери, немногословными и редко вырывавшимися из под пресса страха (они боялись, чтобы мальчишка не сболтнул чего-нибудь), за рамки того квадрата, чёрного и неумолимого.
Но за это не убивают?
И начался страшный исход под оглушительный рёв восторженных немецких обывателей, приветствующих своего кумира, под брызжущие ядовитой слюной призывы фанатичной пропаганды…
Не будем в который раз пересказывать общеизвестные этапы скорбного пути…
А что же мир? Люди? Разве не знали они, как сверкает «Хрустальная ночь?» Как пахнут горящие книги и древние свитки Торы? Как с грохотом рушатся стены синагог, и звенят стёкла витрин еврейских магазинов? Разве не кричали на весь мир об этом, успевшие унести ноги от всеобщей чумы, разве не предупреждали великие творцы, спасшиеся от бесноватого фюрера, чем он грозит миру?
Люди стыдливо молчали. Они откупались равнодушием и чужой кровью…
