Но, нет. Он был парализован. Заперт в клетке из адамантиевых прутьев и оков. Его руки были так туго примотаны к его груди, что каждый вздох вдавливал локти в бока, а каждый выброс адреналина впустую выходил из его металлической тюрьмы. И уж совсем плохо было то, что его вопли были еле слышны – не более чем слабое блеяние капризной овечки. Металлический вкус толстого проволочного кляпа наполнял его рот. Кляп был умело загнан за клыки, сковывая шипастое продолжение его языка. Он впустую ругался и скалился; цветастая брань терялась в ничего не значащем бормотании.
Он был препаратом. Проклятым Матерью экспонатом.
Проснувшаяся осторожность прогнала последний клочок тумана, затмевающего сознание, и он понял, где он находится. Даже будучи ребёнком Катакомбной Церкви, взращенным сообществом, удалённым от самого улья под куполом, он много слышал о Тороидальной Зале. Плюрократия, демонизированная многими поколениями его предшественников, была символом всего того, что Гхейт привык презирать: неэффективность, мелочность и ханжество, раздутое высокомерие и декаданс. Слепая вера. Жестокость. Он понял, что схвачен теми самыми врагами, которых его с самого детства учили ненавидеть и бояться. Они буравили его своими глазами со всех сторон и его завывания и ярость утихли, он замолчал, тихий и угрюмый. Его как насекомое разглядывали в лупу те, кто был наделён властью.
- Ты закончил или как? – знакомый голос разрезал тишину.
Гхейт окаменел, мгновенно узнав сардоническую тягучую манеру говорить. Кардинал. Его пурпурные одежды с шуршанием появились в поле зрения Гхейта, безволосая макушка блеснула в ярких лучах ламп, заливающих пол зала. Он слегка изменился: бледность кожи – характерная черта примации и малигнации – исчезла, заменённая более тёплым оттенком кожи, гораздо более человеческим. Гхейт скривил губы, его тошнило от того, что его обманули при помощи такой простой вещи как слой макияжа.
Гхейт увидел отряд гвардейцев из десяти человек, видимо тех самых, что связали его. Они стояли на равных расстояниях по внутреннему периметру зала. Арканис прохаживался по мраморному полу с бесстрастностью конферансье; владелец цирка устроивший представление пораженной публике.
Гхейту хватило ума замолчать и не развлекать их дальнейшими вспышками ярости. Глубоко внутри, там куда не доставало даже пристальное внимание плюрократов, он вопил и мысленно рвал на части высокомерного предателя.
- Как я уже говорил, - сказал Арканис, с ехидной улыбочкой обращаясь к дряхлым политиканам, - моё расследование дало крайне тревожные результаты…
