- Так-то лучше. Итак… Ты понял план?
Гхейт нахмурился. – Нет. – ответил он. – Я же вам сказал. Я ни хрена не понял.
- Какая враждебность… - Арканис удивлённо потёр подбородок. – Позволь мне перефразировать, дитя: ты уяснил своё место в плане?
- Я буду делать то, что мне сказали.
- Великолепно.
- И ещё. Гхейт.
- Прости, что?
- Моё имя. Меня зовут Гхейт. Вы обращаетесь ко мне «дитя». Насколько я понимаю, вы не на много старше меня.
Ещё одна мимолётная улыбка промелькнула по лицу Кардинала, неприятно пошатнув уверенность Гхейта в себе.
- Скажи мне… - Кардинал заинтересованно подался вперёд. – Ты в таком же тоне разговариваешь со своим хозяином? Неужели уважение уже не ценится на этой планете?
Гхейт не позволил этим пронзительным глазам запугать себя, собрав в кулак всё своё недоверие и подозрения. – Нет. – Сказал он, фыркнув. – Но вы не с этой планеты, не так ли? И вы не мой хозяин.
Арканис подался назад, широко улыбаясь. Снова Гхейт почувствовал как его уверенность в себе ослабевает; лёгкий укол неуверенности. На секунду он увидел себя сопливым ребёнком, играющим со змеёй-химерой, которая не жалит его только до тех пор, пока он её развлекает. В этих ледяных глазах был яд и они могли заморозить его без особых усилий, осушив его уверенность до капли.
Но это впечатление быстро прошло, эфемерная брешь в его броне была быстро закрыта самоуверенностью присущей его расе, которую он черпал в своих генах.
- Нет. – Сказал Кардинал, его зубы вновь сверкнули в поразительной ухмылке. – Я не здешний. Но боюсь, ты всё же просто дитя. Я старше чем выгляжу. Пошли.
Он вышел вперёд, поправив своё одеяние со всей церемониальностью, с которой ястреб поправляет свои перья, и покинул маленький склад – соединённый с собором сетью подземных туннелей, лежащих под городом – где он и Гхейт прятались. Гхейт поплёлся вслед за ним, шатаясь под тяжестью кандалов.
Ночь опустилась на город. Она пришла не как прекращение света и царство тьмы, а как резкое изменение цветов. Рубиновый свет купола погас, оставив лишь бледные отблески фонарей. Их болезненное желтоватое свечение размазалось по каждой поверхности, превращая полутона и плавные линии в резкие переходы света и тени. Хуже того, кричащий бунт мерцающих тонов и плывущих спектров, который предвосхищал свет ламп, старался добавить свою свинцовую лепру цветам ночи: всякий силуэт уплощался, приобретая похабный вольфрамовый оттенок, толстые плащи и стёганные куртки спешащих куда-то людей разлиновывались пурпурными, голубыми и зелёными клетками.
