— В Калугу пойду, вот! Какой ни на есть, все царем зовется, и эти воры оттуда.
— Одну зарубят тебя! До царя не допустят.
— Ас кем же идти-то мне?
— А со мной! — Силантий тоже выпрямился и взмахнул мечом. — Ничего, еще есть сила! Князь мне пред смертью завещал его голубку защитить. Даю слово нерушимое: всю Русь исхожу, а княжну вырву из рук вора и душегуба окаянного!
— Сокол ты мой! — могла только произнести старуха и залилась слезами.
Силантий сосредоточенно задумался, потом сказал:
— Ну, ну, старая, брось рюмить[12]. Скажи лучше толком, на кого жалиться-то?
— На кого? На поляка! Я его харю-то во как видела!
— А я так думаю, на князя Теряева. Потому — грозился!
В это время к ним осторожно, боком, подкрался Федька Беспалый, в пестрядинной рубахе без пояса, на босу ногу.
— А я вот знаю, Акулина Маремьяновна! — с низким поклоном сказал он. — Потому как я и пиво вожу, и овес, сено, и всех их в самые морды знаю.
— Верно! Феденька, верно! — оживилась старуха. — Кто же обидчик-то?
Федька изогнулся.
— А только мне боязно сказать это, потому кожу отлично снять могут за слова мои. Ежели бы вот хоть рублишко…
— Ах ты, волчья сыть! — замахнулся на него Силантий. — Да чей ты, падаль этакая?
— Не кричи на него, Мякинный, — заговорила мамка, — оставь, лучше пообещай рублишко ему!
— Ну, ин быть так! Выкладывай, смерд подлый!
Федька снова приблизился и произнес:
— Ходзевичем звать насильника-то; поручик он, из сапежинских. Вот кто!
— Откуда же ты знаешь?
— А пожар-то был, я и прибег; прибег, а полячишко этот мерзкий нашу княжну-голубушку на коне везет. Я и признал.
— Он, он, полячище окаянный! — оживленно сказала старуха.
— Гм, как звать-то?
— Ходзевич!
— Ишь, имя песье! И не выговоришь натощак, — произнес Силантий. — Ну, брысь! — крикнул он Федьке. — Сыщу деньги — дам тебе, псу смердящему!
Федька побежал.
Маремьяниха энергично поднялась с бревна.
— Ну, Мякинный, идем!
— Да что ты, мать, али белены объелась? Нешто в дорогу идтить все едино что из терема в село? Мы отощали с тобой изрядно, и денег у нас нет ни алтына. Как пойдем?
— Так-то оно так, — задумчиво ответила мамка, — а где денег достанем?
Силантий толкнул ее в бок.
— Молчи уж, к вечеру добуду, а покелева иди к старостихе на село: там отдохнем; я о коне похлопочу кстати.
Старостиха с почетом приняла Маремьяниху, выставила на стол все, что в печи было, достала мед и стала угощать важную гостью, каковою для тягловых крестьян считалась боярская мамка. Скоро пришел и Силантий со старостой.
