С тяжелым настроением и больной головой вернулся Алексей Егоров в Лесоград. Терзаемый сомнениями, пришел он к генералу Федорову.
— Значит, говоришь, воюют по старинке, как в сорок первом. — Алексей Федорович засмеялся. — Ты преувеличиваешь. В сорок первом новую технику очень ценили, когда прятались от немецких самолетов в дорожных кюветах. Просто у нас ее тогда не хватало. А вот что с сомнениями пришел — молодец. Только тут одной моей головы мало, Алексей Семенович. Надо вынести этот вопрос на бюро обкома.
…На дворе стоял сентябрь, однако день, на который было назначено бюро обкома, выдался по-летнему теплым и солнечным. Только позолоченные верхушки берез напоминали о приходе осени.
На «Штабной площади» Лесограда, где располагались штабные землянки и хаты командира и комиссара соединения, было людно. С раннего утра сюда прибывали командиры и комиссары партизанских батальонов, парторги отрядов и командиры диверсионных групп. Возле землянки-парикмахерской — толпа. Партизаны спешили, пользуясь случаем, привести в порядок свои прически.
Комендантская служба готовила под старым раскидистым дубом «зал заседаний», срочно сколачивая у могучего ствола дощатый стол.
Около полудня, когда съехались все, кого вызывали и ждали, к столу подошли члены бюро подпольного Волынского обкома партии, генерал Федоров, комиссар Дружинин, комиссар батальона Михайлов, комбат Лысенко. Приглашенные командиры и партийные работники рассаживались на теплой пожухлой траве.
У командира соединения было хорошее настроение. Красная Армия гнала фашистов к Днепру, все уже становилась горестная полоса оккупированной врагом советской земли, все меньше километров между Большой землей и партизанским краем на Волыни. Федоров оглядел присутствующих.
— Вот смотрю я на вас нынешних, таких возмужалых, суровых и красивых, и вспоминаю прошлую осень и нас, какими мы были, когда уходили с Черниговщины, с Софиевских дач, оставив раненых в непроходимых болотах на попечение врачам. Сердце разрывалось от жалости к ним, и ненависть к врагу клокотала в груди. Помню, оторвавшись от карателей, мы остановились на отдых за железной дорогой Гомель — Брянск в лесу, в гостях у командира разведывательного отряда, перешедшего фронт, капитана Кравченко. Не забыл, Федор Иосифович? — обратился он к командиру шестого батальона майору Кравченко, который, улыбнувшись, кивнул головой. — До железной дороги рукой подать. Лежу я у костерочка на траве, приложившись ухом к земле, и слушаю, как дрожит земля под тяжестью идущих один за другим эшелонов. Я ведь знал, что торопились они к Волге, к Сталинграду. И такая злость во мне поднялась! Вот бы, думаю, рвануть к чертовой матери эту нечисть, чтобы только щепки в небо. Но висели тогда у нас на плечах каратели, и пусты были подсумки. Приходилось думать не о диверсиях, а о том, как уйти от погони. Оставить же просто так железную дорогу мы не могли и решили с Федором Иосифовичем, что займутся ею наши подрывники-диверсанты во главе с отчаянным Григорием Васильевичем Балицким.
