Сэм стоял и смотрел на меня с укоризной, потом изрек:
— Вы не притронулись к еде. И лицо у вас белое как простыня.
Так, наверное, оно и было. Я испытывал такую щемящую боль, при которой кровь непроизвольно отливает от лица. Мне важно было избавиться от этого чувства, чтобы обрести способность спокойно размышлять, и я сказал:
— Сэм, вы знаете номер вон того дома, там, внизу? Только не высовывайте голову из окна и не глазейте на него.
— Наверно, он на Бенедикт-авеню, — ответил тот, почесав затылок.
— Это я и сам знаю. Быстро сходите на улицу и сообщите мне точный номер этого дома, ясно?
— А зачем вам это надо? — поинтересовался Сэм, уже готовый идти выполнять мое поручение.
— Не ваше дело, — ответил я с доброжелательной твердостью, что считал совершенно достаточным в подобных случаях. Я окликнул его, когда он уже закрывал за собой двери: — И когда будете там, загляните в подъезд, может быть, на почтовом ящике квартиры, что находится на четвертом этаже задней части здания, значится фамилия ее владельца. Только не перепутайте. И постарайтесь, чтобы никто не видел вас за этим занятием.
Сэм ушел, бормоча себе под нос, что, мол, когда человек ничем не занят и целый день сидит у окна, ему приходят в голову всякие глупости…
Теперь, оставшись один, я мог спокойно и обстоятельно поразмыслить.
Я спросил себя: «На чем же ты строишь такое ужасное предположение? Давай посмотрим, какими фактами ты располагаешь». Явно было нарушено привычное течение жизни в квартире напротив моего окна.
1. Всю первую ночь во всех комнатах, кроме спальни, горел свет.
2. Вечером второго дня он пришел позже обычного.
3. Он не снял шляпу.
4. Она не вышла его встретить — я не видел ее с вечера, предшествовавшего той ночи, когда все время горел свет.
5. Он выпил, когда кончил укладывал ее сундук. И он трижды прикладывался к бутылке, как только сундук увезли.
6. Он был внутренне напряжен и возбужден и при этом настороженно оглядывал окна домов, выходящие во внутренний двор.
7. Он спал в гостиной и даже не заглянул к больной жене в спальню ни разу за всю ночь, предшествующую отправке сундука.
Очень хорошо. Если в ту, первую ночь он уже отправил больную жену куда-то на лечение, тогда автоматически снимаются первые четыре пункта, а пункты 5 и 6 выглядят несущественными и безобидными. Но когда мы доходим до пункта 7, то невольно возвращаемся к пункту 1.
Если ей стало плохо в ту первую ночь и ее увезли в больницу, то почему последнюю ночь он не провел в спальне? Сентиментальность? Едва ли. Две прекрасные кровати в спальне и только софа или неудобное кресло в гостиной. Почему он ночевал в гостиной, если ее отправили в больницу? Из чувства тоски и одиночества? Взрослому мужчине такое несвойственно. Тогда выходит, она все еще находилась в спальне.
